Больше не плачь, мой робот

Переступая с камня на камень, Брайс подходил все ближе. В горле застыл комок. Глаза слезились. Боль когтями разрывала его. И вот – он за ней, и руки протянуты для смертельного толчка.

Что-то заставило ее почувствовать его приближение. Она повернулась. Мгновение смотрела на него изумленными глазами. Брайс с всхлипываем толкнул. От крика ужаса, с которым она полетела вниз, у него холодок пополз по спине. С тупым звуком она ударилась о скалы.

Все было кончено. От реакции Брайса затошнило, он ослаб. Его заполнило сожаление о сделанном. Лилит погибла – мягкая, нежная Лилит, которая никогда никому не хотела зла, не переносила мысли о чьей-то боли. Лилит, с которой он долгие часы играл в шахматы. Лилит, которая искренне интересовалась его работой, обсуждала с ним проблемы роботики, как опытный инженер.

Лилит погибла. Брайс знал, что может создать другой электронный мозг, но другой Лилит никогда не будет. Никогда не удастся повторить то множество факторов, которые участвовали в создании Лилит.

Неожиданно Брайс понял, что ненавидит Надин. Он увидел ее такой, какая она есть на самом деле: эгоистичной, безжалостной, склонной к ярости, женщиной, которая без колебаний убивает, чтобы достичь своего. Брайс понял, что был дураком, убив Лилит ради Надин.

Он тяжело пошел к дому. И остановился, увидев гиро, припаркованный на посадочном поле. Он узнал гиро Надин.

И когда Брайс стоял так, из дома вышла сама Надин. Она серьезно смотрела на него, и на ее щеках были следы слез. Она заговорила.

– Здесь была это женщина, которую ты называл Надин. Тебя не было, и она пошла искать тебя.

Брайс едва не сошел с ума. Лилит! Это Лилит! Тогда та другая – та, которую он столкнул с утеса… это Надин!

Неожиданно Брайс ощутил радость, стиснувшую ему горло и заполнившую музыкой. Лилит в безопасности. Смерть Надин по-своему справедлива. Ее легко объяснить. Надин просто подошла слишком близко к краю, поскользнулась и упала.

– Кто для тебя Надин, Керт? – неуверенно спросила Лилит. – Почему… почему она как я?

Брайс лишь улыбнулся.

– Забудь о ней, Лилит. Я был глупцом и постараюсь это загладить. Отныне мы будем думать только о нас.

Он протянул руки, и мгновение она выглядела так, словно не может поверить в это приглашение, потом слепо побежала к нему. Он прижал ее к себе, и она была теплой и мягкой, как любая девушка, плачущая от счастья у него на плече.

Четверо, которые вернулись

Свет просвечивал сквозь пластиковые вставки двери Роуи. Выйдя из своего офиса я приостановился, удивившись, что он задержался так допоздна. Сам я засиделся над сметами и думал, что все уже давно ушли домой. Повинуясь внезапному порыву, я подошел и постучал.

– Войдите. – Это был тот самый его невыразительный, усталый тон, который стал мне слишком хорошо знаком.

Роуи сидел за своим столом, упершись локтями в неопрятную, замусоренную столешницу и обхватив свою косматую голову руками. Он вгляделся в меня из-под густых седых бровей.

– А, Герб. Только уходишь? – Он откинулся на стуле, и по тому, как медленно, одеревенело сделал это, я понял, что он долго просидел в этой задумчивой позе.

Я кивнул.

– Уже поздно, Фрэнк. Все остальные ушли домой. – Я несколько секунд молча смотрел на него. – Фрэнк, ты опять изводишь себя. Ты что, никогда не перестанешь?

– Не знаю, – ответил Роуи. Он потер лоб своими шишковатыми пальцами и вздохнул. – Я тут размышлял, Герб… Марс скоро снова проходит самую близкую к Земле точку, и я подумал…

– Ты мучаешь себя этим уже семь лет, – сказал я ему. – Семь лет, Фрэнк. Спустя столько времени уже не может быть никакой надежды. Тебе надо забыть про «Космический патруль».

– Забыть? – чуть не прокричал Роуи. Глубокие морщины у него на лице исказились в выражении муки. – Забыть пятнадцать лет, которые я потратил на конструирование и усовершенствование корабля? Забыть людей, которые полетели на нем? Забыть Джимми? – Он резко отодвинул свой стул и прошагал к окну позади стола, где встал, устремив взгляд в сгущающиеся сумерки.

Я смотрел на него, немного потрясенный вызванной мною эмоциональной вспышкой. Я знал о его чувствах в отношении потери «Космического патруля» и всех астронавтов, которые были на нем, включая его сына Джимми, но не догадывался, что спустя семь лет он все еще так сильно страдает.

Я теперь взирал на него с новой глубиной понимания. Он стоял у окна, склонив свою косматую голову. Впервые до меня дошло, что волосы у него почти все белые, и что его плотная фигура как-то обрюзгла, а плечи ссутулились. И впервые я начал полностью сознавать, что он старый – старый и несчастный.

Через окно была видна неоновая вывеска на воротах, такая знакомая вывеска, которая гласила: «Ракетостроительное предприятие Роуи. Главный цех». И мне была видна часть заводских зданий, чьи длинные корпуса тонули в сгущающейся темноте. И на фоне этого внешнего свидетельства процветания Роуи стоял, как символ тщетности, ибо без счастья не может быть настоящего успеха.