Больше не приходи

– Какой у нас теперь там номер? Третий? Дурища Валька. Случилось Кузе сорвать эту захолустную розу – я бы сказал, репу, потому что грешен, не люблю толстопятых. Попользовался – и надоела, пошла вон, в домработницы. А девка-то тупая, нравная и сильная, как трактор. Вчера, говорят, «Лимонной» насосалась и стала совершенно невменяема. Видывал я ее в таких обстоятельствах. Да и вы тоже видали. Вспомните: не далее как три недели тому назад била тут банки с квашеной капустой и кидалась со сковородником на профессора Моршанского. Как ее сбросить со счетов? Кузя был слаб, увы, на баб. Вашей милиции еще придется попотеть с гаремом, который он себе тут собрал. Если уж зашла речь о гареме, так сразу займемся номером... – Покатаев сверился с загнутыми пальцами, среди которых масляно поблескивал золотой перстень, – номером четвертым. Студенточка. Вся неземная. Поминутно этюдики пишет акварелькой. Прибыла выбиваться в люди, то есть лечь под Кузю. Может, таких именно планов поначалу и не было, но дело пошло резво. Кузя взялся за нее беспощадной рукой профессионала, тоже чего-то вдруг раскочегарился. Мордашка, правда, у нее неплохая, глазки эти, как толченый лед. Но ноги непростительно коротки. Кузя был, правда, недостаточно цивилизован, чтобы обращать внимание на такие важные вещи. Пошла девочка в ход. Сама морщится, а в мастерскую-то бегает. И что же? Этой ночью является в виде картинки Грёза «Разбитый кувшин» – помните такую? Волосья всклочены, на губе засос, и штанишки застегнуть забыла. Зато на мордочке праведный гнев. Значит, не получила, чего хотела за небесную красоту. Она, поди, планы строила насчет своих акварелек, а Кузя нормальный мужик – отделал ее в койке и уверен, что ей хватит полученного удовольствия. Нет, я не исключаю и самообороны: детка отбрыкивалась, ножик случайно попался под руку... Почему нет?..

Покатаев заметно упивался своей ролью.

– Ну, что осталось? Номер пятый. Квартирант ваш малохольный. В грезовскую девку влюблен, как тетерев. Забавно было смотреть, как он зеленел при приближении своей феи к Кузе. За два дня похудел вдвое, скоро останутся только нос да еще зубы, для скрежета. Когда же красавица демонстративно пала... Ну, дальше додумать нетрудно. Что скажете, а?

Самоваров развел руками:

– Что тут скажешь? Умри, Денис... Только отчего же, Анатолий Павлович, вы себя сюда не занумеровали? Если не ошибаюсь, шестым номером?

– А это уж вы сами пофантазируйте. Впрочем, я предмет неблагодарный – спокойный, состоятельный, удачливый господин. Все у меня, как надо.

И Покатаев снова выказал безжизненную белизну своих зубов.

– А что за дело вас тут задерживало? – въедливо осведомился Самоваров.

– Какое дело?

– Вы сказали вчера Оксане, что уехать не можете из-за какого-то дела. Мне верно передали?

– А, вы об этом! Чего не наболтаешь, чтобы угомонить расходившуюся бабу! А дела у меня здесь одни и те же. Рутина страшная. Я Кузины картины за границей продаю. Надо же помогать чудаку, который глаз не хочет казать из этой берлоги! Вот через две недели еду в Ганновер, там у меня галерейщик знакомый. Ждет. Да и Кузя не зевал – смотрите, сколько навалял. Готовился. Не знаю, как теперь с поездкой и быть. Как все некстати.

– А выгодное дело картины продавать?

– Да что вы! Так, пустяки, гроши, комиссионные. По дружбе ведь! Я ведь между делом холсты сбываю. У меня больше дела фруктовые: ананасы, папайя, маракуйя...

– Теперь-то для вас галерейный бизнес закончился? Жалко, небось?

– О чем вы? – пожал плечами Покатаев. – Какой это бизнес! Кузи нет – вот это беда...

Он горестно сжал послушные мужественные щеки, опустил глаза. Да, умеет заканчивать разговор. Но Самоваров не утерпел:

– А знаете, Анатолий Павлович, главную-то новость? Семенов убит.

Покатаев вскинулся:

– Как? Когда? Где?

– В лесу его распяли, на дереве. Не дошел до милиции.

Покатаев скорбно потер лоб загорелой рукой:

– Ужас какой!

– Ну, что скажете? Чья работа? Девочки с акварелькой?

– Да ну вас, – поморщился Покатаев. – Это совсем другое. Почему убивают банкиров? Деньги. Политика. Короче, заказ. По-моему, с Кузей никак не связано. А я еще удивлялся, чего это Владимир Олегович так расслабился? Открылся, охрану отпустил. Бери голенького! Слушайте, а может, и Кузю убрали для того, чтобы отвлечь, следы замести?

– Ну, это вы хватили! – не согласился Самоваров. – Вы что, не знаете, как профессионалы работают? Станут они с Кузей да с деревом возиться! И потом, ведь совершенная случайность, что именно он на станцию пошел. Киллер бы сделал дело и сразу скрылся. А Кузнецова убил кто-то из находившихся ночью в Доме.

– Вот-вот! – зубы Покатаева снова сверкнули посудным блеском. – Хитро ведь сделано! И знаете, если уж и был сюда заслан киллер, то им может быть только одно лицо.

– Кто же?

– Да вы. Вы, Николаша!

10. Черная аура

Эффект всей сцены испортил Егор. Он просунул в дверь одну только смятенную физиономию с выпученными глазами, а фигура пряталась из соображений конспирации: дядя Коля велел не высовываться.

– Дядя Коля! Дядя Коля!