Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

Капитан удалялся быстрым шагом. Для него тяжёлый чемодан был, как говорят в народе, что слону дробина. Балезин не на шутку рассердился и схватил Ершова за грудки:

— Ты что, Фёдор, с ума сошёл? Мне домой надо!

— Тише ты, — шёпотом отозвался Ершов. — На нас смотрят.

Уже в машине, немного остыв, но всё ещё негодуя, Балезин сказал:

— Полковник Ершов, вы занимаетесь самоуправством. Мы с вами работаем в разных управлениях.

— Да, но нарком у нас один. И я с его заместителем всё согласовал.

— Что согласовал?

— Что я могу тебя привлечь… правда, с твоего согласия…

— А я тебе это согласие дал?

— Пока нет, но, думаю, дашь.

За окном автомобиля менялись улицы незнакомого города, неторопливо шли редкие прохожие, но Балезину было не до них.

— Ты хоть в машине скажи, в чём дело. Почему я такой хороший, такой избранный, что только один могу помочь?

— Скажу, скажу… да ты сам всё увидишь.

— Так говори, не темни… Кстати, куда мы едем?

— В женский монастырь.

Балезин даже привстал в машине:

— Ты что, совсем рехнулся?

— Да потерпи ты, потерпи, — вздохнул Ершов и тут же рявкнул на водителя: — Чего плетёшься? Давай живее!

И чёрный трофейный мерседес задрожал на львовской брусчатке.

* * *

Ершов не соврал. В этом зловещем здании когда-то действительно располагался женский монастырь ордена святой Бригиды. Построенный в старинном римско-католическом стиле для девушек из благородных семей, монастырь просуществовал с 1614 по 1784 год, когда по инициативе австрийских властей, сменивших в Галиции поляков, он был закрыт, а его здание превращено… в тюрьму. Тюрьма, получившая название Бригидки, продолжала действовать и в польский, и в советский периоды, в том числе и в декабре 1945 года.

Мерседес Ершова пропустили без всякой проверки. Дежурные у ворот взяли под козырёк — видимо, хорошо знали, кто в машине. Выйдя на тюремный двор, Балезин, нахмурившись, огляделся по сторонам.

— Что, не нравится? — угадал его мысли Фёдор и усмехнулся. — Знал бы ты, Лёха, какие здесь когда-то панночки проживали…

Но Балезин к шуткам расположен не был:

— Если честно, после тридцать восьмого года у меня к подобным заведениям больших симпатий не наблюдается. Что касается панночек, то для общения с ними есть другие места.

Из двора они вышли вовнутрь здания тюрьмы, прошли по узкому сырому коридору, минуя несколько решетчатых дверей и дежурных постов. Их сопровождал немолодой, сурового вида майор, очевидно из тюремного начальства. У самой дальней камеры они остановились.

— Свободен, — скомандовал Ершов майору и, когда они остались вдвоём, предложил Балезину: — Глянь-ка в глазок. Как ты думаешь, кого ты там увидишь?

— Наверное, звезду гитлеровского кино Марику Рёкк, — пошутил Алексей, но нагнулся и в глазок посмотрел.

Камера была обставлена на уровне гостиничного номера: шкаф с посудой; деревянная кровать — широкая, совсем не похожая на те железные, что стоят в обычных камерах привинченными к полу; стол с заварным чайником, чашками и тарелкой с бутербродами. Находящийся в камере человек медленно передвигался, опираясь на костыли. На нём был тёплый больничный халат, а правая нога, которую он держал слегка приподнятой, была в гипсе. Вот он, дойдя до оконной стенки камеры, повернулся, чтобы проделать обратный путь, и Алексей увидел его лицо…

— Что скажешь? — с оттенком торжества спросил Ершов, когда Балезин выпрямился и на полшага отошёл от дверей камеры.

— Он… чем-то похож на меня.

— Да не чем-то, а похож как две капли воды. Он и возраста почти такого же, и роста. Сколько у тебя?

— Метр восемьдесят пять.

— И у него почти столько же. Да ты посмотри, внимательно посмотри на него ещё.

Балезин снова нагнулся и глянул в глазок: человек за дверью был удивительно похож на него.

— Кто он такой?

Фёдор тронул его за плечо:

— А вот об этом мы поговорим в другом месте.

* * *

— И давно ты здесь? — спросил Балезин, когда они расположились в кабинете Ершова в местном управлении госбезопасности.

— Скоро третий месяц. Большая война закончилась, но для нас возникла новая война: война после войны, так сказать… И, если честно, — Ершов провёл ладонью по усталому лицу, — конца ей пока не видно. А местным товарищам помогать надо… не справляются.

— Что, серьёзно?

— Очень серьёзно. Кто такие бандеровцы, ты, надеюсь, слышал?

— Слышал, немного.

— Ладно. Длинную лекцию читать тебе не буду, скажу только самое главное. Организация украинских националистов — проще назвать ОУН — зародилась не вчера, дата рождения у неё конкретная — двадцать седьмого января одна тысяча девятьсот двадцать девятого года. Место рождения — Вена, где состоялся их, националистов, конгресс. Но корни тянутся ещё дальше, к одна тысяча девятьсот восемнадцатому году, когда после распада Австро-Венгерской империи на территории Галиции была провозглашена Западно-Украинская народная республика, своего рода независимое государство. Слышал про такую?

— Нет, не слышал. Сам знаешь, где я в восемнадцатом был.