Болшевцы

Карасиха давно знала, что в коммуне открылся свой кооператив. Еще зимой потешались мужики — вот-де, мол, будет дело: и председатель вор и лавочник вор — допустили кота до сала, укараулит — и горшочка не найдешь. Она не больно теперь верила этим разговорам. Хоть и правильно, что коммунские — воры, а не видно, чтоб воровали где-нибудь. Все собиралась сходить посмотреть новую лавку, да что попусту смотреть? Карасихе копейка трудно достается.

«А что, — решила старуха, — и вправду посмотреть?» Она Пошла прямо из мастерской в кооператив. Остановилась у порога. Верно, товару много — и мануфактура, и ботинки, и калоши. А народу — того больше. Коммунские девки, мужики и бабы из Костина, из Мытищ и других деревень. «Что-то как набежали — или дешево? Неужто одна я, старая дура, не знала До сих пор, где дешево покупать?..»

Карасиха настойчиво протолкалась к прилавку и долго приглядывалась к паре ботинок, стоящей на виду. Наконец робко приценилась — как, мол, дороги ли?..

— Пять пятьдесят.

Карасиха дрожащими руками развязала узелок, достала две салатного цвета трешницы, подала продавцу, получила ботинки, сдачу и выбежала из кооператива. Жалела, что не спросила — по чем ситец и нет ли стекла для лампы. Сколько же она переносила лишнего Савину за зиму… — прикинула Карасиха, и сердце у нее заныло от огорченья. Занятая своими мыслями, она не приметила шедшего навстречу Разоренова.

— Откуда? — спросил он.

— Из коммуны, батюшка. Обувку в починку носила, к празднику обнову купила и все за шесть рублей двадцать копеек.

— Может, краденое? — хмуро спросил Разоренов.

— Не ведаю, батюшка, не ведаю, ботинки без паспорта. Коммунский кооператив ботинки за пять рублей пятьдесят копеек продает по красной цене, а «Купить-продать» — двадцать для кумы запросил.

— Дура ты, — сказал Разоренов, — купила, обрадовалась… Да они у тебя через три дня развалятся…

Вчера Разоренов узнал наверняка про единственную свою дочку Настю: сошлась с коммунским. Он закричал на нее, затопал ногами. Но Настя, опустив глаза, твердо сказала:

— Люблю Горбатова и буду с ним жить, — хлопнула дверью перед носом отца и ушла.

«Прокляну! — думал Разоренов. — Родного отца, мать бросает. Прокляну!» И всюду — не только дома — не глядели бы ни на что глаза: жизнь пошла так, хуже не бывает. Несколько дней назад райземотдел зачислил за коммуной строительный участок со сносом костинских домов, и сельсовет согласился. Понадобится другой строительный участок, и тогда могут снести дом Разоренова.

Тусклые глаза его обратились к церкви, крест которой красновато блестел, отражая зарю. Неужели бог допустит, чтобы около церкви вырос четырехэтажный дом и песни коммунаров слились со святым звоном?

«Изничтожить, взорвать бы это проклятое гнездо!»

Разоренов готов был заплакать. В эту минуту он хорошо понимал, что пройдут годы, истлеют его кости, но ненавистная, враждебная ему жизнь будет течь своим чередом.

Коммуна окрепла. Не только Разоренов чувствовал это. Отходило время шуточек и улыбок, время откровенных злобных выпадов. А ведь прошло всего около трех лет.

— Сколько надо жить в коммуне, чтобы стать полноправным гражданином? — чуть ли не на каждом собрании спрашивали болшевцы руководителей.

— Дело не в том, сколько лет жить, а дело в том, как их прожить. Советским гражданином делается тот, кто ведет и чувствует себя именно как советский гражданин, — слышали они в ответ, попрежнему беспокоились и ждали.

И вот теперь стало все ясно.

— А в этом году у нас будет выпуск, — сказал Богословский на последнем собрании воспитанников. — Лучшие, те, кто проявил себя на производстве, овладели специальностью, порвали с прошлым и даже вошли в комсомол, — получат профбилет. А с некоторых снимется и судимость. Если… если коммунары в связи с приходом девушек окажутся на высоте.

— Если выпустят, тогда, что же, я смогу уехать и уйти куда хочу? — недоверчиво спрашивали ребята.

Все как-то не верилось им в предстоящий выпуск.

После прихода девушек была организована трикотажная мастерская. Пока в ней работали главным образом вольнонаемные. Коммуна переходила на производство предметов спорта — коньков, спортивной обуви и некоторых других предметов.

Сергей Петрович с беспокойством отмечал, что девчата первой партии не перестают приносить много хлопот. Особенно тревожила его Нюра Огнева. Нельзя уже было сомневаться, что между нею и Малышом налаживаются хорошие серьезные отношения. Уступая ее просьбам, Сергей Петрович отпускал ее вместе с Шигаревой несколько раз в Москву, к родственникам, как уверяла Огнева.

Каждый раз подруги возвращались из поездки радостные, с дорогими подарками. Коммуна завидовала. «Что это за родственники, которые делают такие подарки?»