Блин, какого хрена! Что происходит?! Мы же всё обсудили, приняли решение, все согласились, что оставлять Эдика на свободе очень опасно и что он не успокоится, пока нас в гроб не загонит или сам не сдохнет.
- Странное непостоянство, Роман Александрович, мы же договорились с вами. Это же и ваши интересы затрагивает…
- Затрагивает, - соглашается он, - всё верно. И по своей воле я бы его не выпустил, но за него попросили.
- Кто? - просто спрашиваю я, хотя мне очень хочется сказать что-нибудь язвительное и дерзкое.
- Гурко, - так же просто отвечает он. - Марк Борисович. Позвонил час назад и попросил.
Твою ж дивизию! С какой это радости за ничтожество Снежинского просит Гурко? Впору напрячься и конкретно так напрячься.
- А почему, не сказал?
- Ничего конкретного. Сказал, что близкий друг попросил.
- Сука, - не сдерживаюсь я.
- Егор! - тут же прилетает окрик от мамы.
- Да мам, прости… Но он теперь будет думать, что ему всё можно… По сути, нам останется не такой широкий коридор для принятия решений.
- Так, - строго говорит Куренков, - по телефону не стоит такие вещи обсуждать и, тем более, при маме. Давай, подбеги ко мне, пошепчемся с тобой на кухонке. Сможешь?
- Понял, - отвечаю я. - Смогу. Сейчас подскачу, минут через двадцать.
- Всё-таки придётся идти? - разочарованно спрашивает Наташка.
- Похоже, они решили всё-таки выманить меня из дому.
- Я тогда, наверное, домой пойду, - вздыхает она.
- Нет, - качаю я головой. - Твой дом теперь здесь.
- Пока ещё нет, - многозначительно поднимает она брови.
- В смысле? - хмурюсь я.
- В том смысле, что это всё ещё находится в области намерений.
- Намерений, подкреплённых нашими словами. Этого немало, вообще-то.
- Скажи, - понижает она голос. - А если бы… Если бы со ной что-то случилось, ну, если бы я попала под машину или утонула… ты бы себе нашёл… другую девушку? Заменил бы меня на секретутку какую-нибудь?
- Наташ…
Блин, что ей сказать-то? В груди, пригодной к вскармливанию, кажется, бьётся сердце ребёнка…
- Егор, - спасает ситуацию появление мамы, - ты куда это на ночь глядя? Ну, ты даёшь! К тебе Наташа приехала, а ты за своё опять!
- Что значит «за своё», мам? Наталья подумает, что я каждый вечер ухожу куда-нибудь.
- Ой, нет, - машет на меня рукой мама. - Это я к тому, что ты вечно в разъездах, дома тебя никогда не бывает.
- Я быстро, туда и назад, - примирительно говорю я. - Вы и соскучиться не успеете.
А может, успеете. Это, как пойдёт. Я выскакиваю из подъезда и стучусь в тарахтящий на холостом ходу «еразик».
- Поехали, ребят. У кого права есть, давайте за руль.
Требование вызывает замешательство.
- Что, ни у кого прав что ли нет? Блин, ну вы даёте, орлы.
- Да есть права, но от Скачкова приказ на этой колымаге не ездить… Ну, и мы же не можем пост оставить.
- Поехали-поехали, нам недалеко. Тимурычу скажете, я велел.
Один из парней садится за руль, и я усаживаюсь рядом с ним. С грехом пополам трогаемся с места.
- Скользко? - спрашиваю я.
- Нормально, - хмуро отвечает он. - Дорога сухая. Нам, главное, не заглохнуть.
Доезжаем благополучно. Медленно, но верно.
- Ты быстро, - встречает меня Рома. - Проходи на кухню. Чай будешь? Марина пирог яблочный испекла.
- Конечно, буду, товарищ подполковник. Жизнь слишком коротка, чтобы можно было отказываться от таких чудесных вещей.
- Философ.
Он наливает мне большую кружку чая.
- Ого, с травками?
- Душица, смородина, зверобой, иван-чай. А, ещё малина сушёная и шиповник. У меня тесть собирает. На пенсии делать нечего, вот занятие.
- Респект тестю, чай чумовой.
- Какой-какой?
- Потрясный, Роман Александрович. И пирог шикарный. Ну всё, останусь жить у вас, харч отличный, чего ещё надо.
- Ну-ну, харч тебе, - хмыкает он. - Тебе деньги нужны, а не харч.
- Да, есть такое дело, - киваю я. - Бабло нужно. Ну, и вам тоже.
- И мне тоже, - соглашается он. - А этот хрен Снежинский будет гадить.
- Однозначно. Он сейчас себя неуязвимым почувствует. Как он с Гурко связан, пробили уже?
- Пробили тебе… Нет, не пробили. Не знаю. Он сказал, родственник старого друга. Сейчас занимаемся этим, узнаём, что за родственник.
- Я думаю, - говорю я, - нам надо вернуться к первоначальному плану и отослать его куда подальше.
- Да, - кивает Куренков, - но только он может не согласиться, чем ты его прижмёшь, когда он поймёт, что за порнуху его больше не прихватят?
- Надо ему сказать, что всё по-прежнему серьёзно и в любой момент он может снова очутиться за решёткой.
- Надо, - разводит руками Куренков. - Было…
- Было? - переспрашиваю я.
- Да, надо было сказать, но Михал Михалыч не сказал. Да и какая разница? Тот, кто организовал звонок Гурко, наверняка сам всё скажет. Всё, что нужно.
- Ну, с фабрики-то мне его никто уволить не запретит? Если не захочет уйти добровольно, устроим ему служебное несоответствие?
- Чего?
- Найдём, говорю, за что уволить, - улыбаюсь я. - Был бы человек, а недостача найдётся.
- Но он, сучонок, не только по фабрике шныряет. Наверняка, уже вынюхал что-нибудь. Надо нам и с Игорёшей разобраться. Что там твой Баранов, сможет его законопатить?