Большие и маленькие

– Легче тебе стало? – спросила она, останавливаясь и наклоняясь вперёд. – Легче, я же вижу… Все вы, мужики, эгоисты. И сволочи.

Катя снова успела набраться. Хорошая она. Только вся какая-то жалобная, с сучьими покорными глазами. Заглядывает этими своими глазами на мужиков, выпрашивает большой радости. А получает мелкие подачки. Соня говорила про неё: «Катерина – праздник, который некому отпраздновать». Циба набрал было воздуха, хотел сказать Кате, чтобы она не пила больше. Но она уже уходила от него – к Дону, к пляшущему между сидящими человечками костру.

Циба попытался подняться с лавки – и не смог. Встревожился: не позвоночник ли. «Отлично, – говорил себе с горечью. – Начинаю бояться за своё драгоценное здоровье. Считаю косточки. Так возвращается жизнь. Назад, Цибулёнок, на мусорную землю. Жить, Циба, жить».

Следующим пришёл Бычок. Пьяный, конечно.

Принёс бутылку минералки, зачем-то напоил насильно Цибу, того ещё раз вырвало. Бычок сел на качели, с которых недавно ушла Катя. Разговор его долго плутал, срывался, утыкался в глухие тупики.

– Знаешь, Циба, – сказал Бычок, повышая голос. Помогло: он взял себя в руки, заговорил почти что связно. – Я тоже, знаешь… Тоже на Соню слюни пускал. Ох, пускал. Но… не решился, блин. Не решился.

По щеке у Цибы покатилась беспомощная слеза.

– Она, между нами… да-а-а. Супер. Видно было. Но… я не такой, как ты. Да. Я не решился. Скажешь, трус, – Бычок мотнул головой. – Ладно. Зато не крыса.

Оторваться от лавки никак не получалось. Голова отрывалась, но спина лежала как привинченная. Циба пробовал по-всякому. Никакого результата.

«Ну, что, сволочь, позвоночник?» – спросил он себя. И теперь испугался всерьёз.

– Как она танцевала… м-м-м… Заводная девка была. Да. Повезло Ковалю. Ну… и тебе малёхо…

«Так теперь и будет всегда, до конца. – В прорези заплывших глаз Циба рассматривал Бычка, мечтательно уставившегося в ночное небо. – Кто-нибудь будет приходить, садиться возле тебя. И говорить. Говорить. И ты не сможешь ничего сделать».

– Слушай, Циба. Хочу спросить тебя. Скажи по-братски… А как она в постели была? Ну… если по пятибальной шкале.

«Боже, неужели это всё? Неужели – всё?»

В глазах искрило, но ему удалось сбросить себя с лавки. Встал на колени, упёрся локтями.

– Чего ты? Встать? – Бычок сам подошёл к нему, помочь.

От близости его физиономии зудели руки. Циба встал. Это оказалось проще, чем он думал. «Позвоночник целый», – мелькнуло. Бычок стоял как раз, как надо.

– Слышь, Циба, как она в постели была, а?

Выбросил левую в боковом – промазал – вдогонку бросил правую и почувствовал, услышал даже, как звонко щёлкнуло в спине. Как недавно щёлкал под его ногами валежник. Тоже промазал. Перед Цибой проплыли испуганные глаза Бычка, и тот исчез из поля зрения. По рукам, по спине растёкся жар.

«Стало быть, целый».

– Ты что там, гадёныш? – услышал он голос приближающегося Коваля. – Мало тебе? Добавить?

Циба стоял, понуро свесив голову.

Коваль ткнул его в живот – несильно, но ослабевший Циба согнулся пополам и уселся на траву. Коваль постоял над ним, сел рядом.

– Живой, нет? – спросил он, сплёвывая себе под ноги.

– Ты уже спрашивал.

Они помолчали. Цибе снова захотелось уйти поскорей. Куда угодно. Подальше.

– Вызови мне такси, – попросил он.

– Хрена лысого, – отрезал Коваль. – Перебьёшься.

Помолчали ещё немного.

– Я знал, – сказал наконец Коваль. – В тот самый день узнал. – Он пожал плечами. – Переживал сильно. Больше, чем ты знал… А когда она… когда всё случилось, решил… простить. Забыть. Решил не говорить ничего тебе, скотине.

Из темноты показался Витя со сторожем. По тому, как они осмотрели Коваля и Цибу, было понятно: Витя бегал к сторожам всё утрясать, договариваться, чтобы не вызывали ментов.

– Видишь, нормально всё, – сказал Витя сторожу.

Мрачно и коротко Коваль послал их обоих. Они ушли.

– Думаешь, почему так вышло? Я нашёл письмо у неё в машине. Полез за навигатором, и нашёл. Она и не старалась его спрятать. Собиралась, видно, тебе в собственные ручки отдать. Я прочитал… прочитал… Почему-то она тебе написала, а не мне. Обычно наоборот, вообще-то… пишут тому, с кем расстаются…

В темноте стронулся и низко завыл мотор: сторожа включили насос, закачивающий воду в подземные цистерны для полива.

Опираясь на плечо Коваля, Циба поднялся на колени.

– Что там было? В письме?

– Заткнись, Циба, – прошипел Коваль. – Заткнись и слушай… Она… к тебе собралась… На трассу, наверное, поехала проветриться после нашего разговора, успокоиться. Мы с ней крупно поговорили, я остаться её просил… Она всегда куда-нибудь уезжала, когда сильно нервничала. Выбиралась на трассу и гнала куда-нибудь. Скорость, мол, успокаивает…

Циба улыбался во весь свой растерзанный рот.

– Значит, она собиралась уйти ко мне?

Коваль посмотрел на него с презрением.

– Я хотел убить тебя сейчас. Когда бил, – сказал он задумчиво и принялся кидать перед собой камни, подобранные с дорожки. – Не знаю, почему не получилось. Видно, не судьба тебе. А теперь настрой не тот. Живи, тварь. Вина наша поровну. Так что живи.

Циба подполз на коленях поближе к Ковалю.