Большие люди (СИ)

За свою деятельность Григорий мог бы поплатиться дорого. Но судьба по-другому рассудила, повернулась к нему лицом…

— Как же тебя, такого лба здоровенного, призывная комиссия пропустила? — подполковник смотрит на него, наклонив голову и подперев ее рукой. Пальцами другой методично постукивает по лежащей на столе папке с документами.

— Не понимаю, — совсем не по уставу растерянно отвечает Гриша, стоя по стойке «вольно».

— Я твое личное дело полистал. Тебе же прямая дорога в десантные войска, с такими данными! Куда в призывной комиссии смотрели?!

— Не знаю, товарищ подполковник!

— Ну так будешь знать, художник вольный! По твоей милости вся эта история снова всплыла, кое-кто, сильно идейный, малевания твои увидал. А у нас теперь неприятности…

— А у родителей этих ребят — у них нет неприятностей? — совсем тихо и совершенно уже точно не по уставу.

— Ох, такой большой и такой дурной… — вздыхает подполковник. — На твое счастье, обратило на тебя внимание большое начальство. И пристроить велели. От греха подальше, да от этой истории тоже… подальше. И чтоб молчал, как рыба, понял?!

— Так точно! — а потом не выдержал: — А куда пристроили-то?

— В десант, Свидерский, в десант. Куда тебе и дорога была с самого начала. Там таким шибко правильным бугаям самое место.

В десанте он дослужил безо всяких эксцессов. Наверное, там ему и правда, было самое место.

Из армии вернулся с правами, навыками автомеханика и наколкой «ВДВ» на левом предплечье. Да и в самих плечах еще более раздавшийся. Что, впрочем, не помешало матери причитать на вокзале: «Господи, похудел-то как!..».

— Ну, докладывай, дневальный, — он через голову матери улыбается брату.

— Да все нормально… вроде… — Гошка тоже улыбается — широко и ошалело-растерянно.

— Неправильно, — поправляет его брат. — Надо отвечать: «В казарме без происшествий!».

— Так точно, — Гошка наконец-то получает возможность обнять старшего. — В казарме без происшествий, товарищ брат.

Григорий задумчиво смотрит на свои руки, лежащие на полированной поверхности его директорского стола. Здоровенные у него ручищи, что там говорить. Но чистые, с аккуратно подстриженные ногтями. А когда-то эти руки были совсем другими — с вечно сбитыми костяшками, заскорузлые, все в заусенцах, с грязью масляно-мазутного происхождения под ногтями. И сам он тогда постоянно пах дизелем и машинным маслом. А иногда еще — тосолом.

Он начал работать еще до армии: год после школы трудился, где придется — на погрузке-разгрузке, в основном. Но после демобилизации, с правами, с опытом, полученным в армии, перед Гришей открылись новые возможности и перспективы. На робкое предложение матери поступить куда-нибудь, хотя бы в техникум, отрезал: «Пусть Гошка учится, он у нас умный. А я десять классов кончил, и хватит мне. Да и семью кому-то кормить надо».

И то верно. Лихие девяностые, как их потом назвали. Многое в стране трещало по швам, словно корабль, попавший в плен арктических льдов. А кто-то, наоборот, обрастал жиром — стремительно и на первый взгляд — необъяснимо. Их семья скорее трещала. Мать была по специальности сметчиком, а строить в стране вдруг резко перестали. СМУ, в котором работала Нина Матвеевна, медленно и тихо загибалось. Если кто и мог заработать денег в семью — так только Гришка. И он зарабатывал.

Всякие баранки покрутил — и таксовал, и на каменном карьере работал. И автомехаником успел потрудиться, да не поладил с хозяином. Вообще это бывало с Гришой редко — обычно он старался сдерживаться, но тут сорвался. Чудом хозяину мастерской репу не начистил, хотя и не касалось Гришки то дело. Девчонку, что заказы принимала, оформляла и наличность с клиентов брала, хозяин обрюхатил, а потом только деньги ей на аборт, да еще и руку на деваху поднял. Парни Григория тогда оттащить вовремя успели — пока он только этого хорька за шиворот тряс, примеряя, куда лучше врезать. Потом остыл, конечно, да и пожалел, что встрял: девчонка — курица редкая, сама виновата, там слепому видно, что за дерьмо человек, так она все равно с ним связалось. Но не мог он смотреть, когда женщин бьют. Словом, вылетел он из мастерской. И на какое-то время приняла его в себя дружная семья дальнобойщиков — два года мотался по всей стране, всякого насмотрелся, опыта житейского набрался. И нравилось ему это дело, по нему вроде бы было, да и денег нормально приносило. А самое главное — вот это чувство, что ты вкалываешь на полную катушку, выкладываешься, все силы отдаешь своему делу — оно давало ему чувство удовлетворения собой, своей жизнью.