Большие Надежды (СИ)

Очевидно, это был некий знак укрыться или что-то подобное, потому что один за другим они начали медленно растворяться в утопившей Город пелене из дождя и тёмной ночи. Стены и мостовые опять им помогали, хотя Артур чувствовал, как неохотно. Похоже, Город считал, что всё должно было пойти совершенно иначе, но теперь уже поздно что-то менять. Артур покачал головой и со всей силы сжал правый кулак.

Джонс хотел знать, что с ним сделали?

Мысли понеслись вскачь, но невидящий взгляд уставился в одну точку, когда в руке будто бы снова ощущалась тяжесть хлыста. Пальцы сжалась сильнее, отчего затрещала промокшая от крови перчатки.

Что с ним сделали…

Смешно!

Сорок ударов…

Артур зажмурился и постарался выкинуть из головы тот самый треск, с которым лопалась под плетью тонкая кожа. Нет, Джонс ошибался, это не с ним что-то сделали. Это сделал он сам, когда позволил себе усомниться в той, которая никогда его не обманывала. И итог своей непростительной глупости он позволил себе целовать этой ночью, шрам за шрамом, кровоподтек за кровоподтеком на худой угловатой спине с острыми гранями торчавших лопаток. Флор мирно спала, а он… Он знал, что виноват. Знал, что её прощение стоило столько, сколько он никогда бы не смог заплатить. Разве что жизнью.

Сорок ударов…

Хант поднял голову и невидяще оглянулся. Так может, в тот день всё пошло как-то не так? Когда он посмел нанести первый удар? Наверное. И ему нужно будет сказать об этом Флор, когда они оба вернутся. Сотню, нет, тысячу раз извиниться, хотя слова и не залечат того, что он сам наделал. Но Артур знал, так будет правильно: умолять до кровавой слюны, ползти за ней до разбитых колен, вывернуть себя наизнанку и тогда… может быть… станет легче. Обоим. Да, он обязательно скажет, как только увидит…

– … Хант! Ты там подох что ли в своём скафандре? – донёсся до него голос Джонса, и Артур медленно повернул голову. – Надо идти.

Надо.А надо ли?И снова в груди резануло так больно, точно туда вошёл самый острейший клинок. И безумное желание развернуться, броситься прочь, чтобы успеть перехватить Флор до того, как она доберётся до Генератора, стало почти невыносимым. Оно прошило насквозь от живота до гортани, вынудив дёрнуться, а потом резко глотнуть влажный воздух. Ему не стоило её отпускать. Не стоило!

Но респиратор издал надсадный хрип, скрипнула под подошвой сапог влажная пыль, что осталась на мостовой после Бури, ну а Артур медленно направился к ведущим в Башню ступеням. Город молча смотрел ему в спину.

– Подай сигнал Льюису. У них есть десять минут.

Джонс ничего не ответил.

На его памяти в главном холле впервые было так пусто. Артур поднял голову и уставился на исчезавшие в темноте перекрестья мостов и переходов, а потом вдруг хмыкнул. Он знал, что те заканчивались потолком с изображением некогда сиявших над Городом ярких созвездий, хотя вряд ли теперь кто-нибудь вспомнит все их названия. Может, они вообще сместились со своих мест. А может, вовсе потухли. За всю свою жизнь Артур ни разу их так и не видел, как не видел чистого неба, кроме той самой картины. Но об этом лучше было сейчас не вспоминать. А потому, резко уставившись себе под ноги, он зашагал в сторону технических лестниц, и звук его шагов гулко улетал к тем самым звёздам.

Артур нахмурился. Рисковать и подниматься основными переходами, которые по ночному времени были едва ли освещены для экономии, было бы глупо. Никто не знал, как далеко простиралось гостеприимство Города, Канцлера или самого Суприма. А потому они сначала свернули в один технический коридор, затем во второй, прежде чем ступили в грузовой лифт – простую коробку из поднимавшихся с человеческий рост металлических прутьев. Оказавшись внутри, Артур плотно закрыл створку и дёрнул рычаг. С грохотом и лязганьем кабина тяжело оторвалась от пола и потащилась вверх, мелко дрожа от натуги. Обычно в ней перевозили лёгкие грузы, а потому сейчас её шатало из стороны в сторону из-за непривычного веса. Но клетка ползла, и Артур позволил себе на секунду расслабиться. Бок снова прострелило отвратительной болью – более сильной, глубокой, – и его едва не повело в сторону. Всё тело покрыла холодная, нездоровая испарина, но Артур лишь плотнее защёлкнул защиту на горловине.

Во рту стало удивительно горько. Словно у витавших в тяжёлой голове мыслей вдруг появился вкус: такой же приторно сладкий, как карамельный выхлоп глиссеров, и столь же смертельный, если им надышаться. Артур сглотнул и ощутил, как обожгло горло. Скоро рассвет…