Большие Поляны

— Я не согласен, — встал за столом Пастухов. — Я в корне не согласен с такой оценкой поведения коммуниста Уфимцева. Причем, что удивительно: такую оценку дает секретарь парткома, обязанный быть непреклонным и бдительным к проявлению подобных случаев со стороны отдельных коммунистов, позорящих нашу партию. Я уже не говорю о грубом нарушении Уфимцевым партийной дисциплины — его неявка на бюро, о разбазаривании зерна...

— Так это ты его напугал, толкнул раздать зерно колхозникам! — напомнил Пастухову Торопов и, обратясь к Акимову, сказал: — Не понимаю, зачем в ступе воду толочь? Поговорили, и хватит, давайте принимать решение.

Пастухов не успел ответить ему, Акимов опередил его:

— А Уфимцеву за неявку на бюро, за преждевременную выдачу зерна, за испуг, как выразился Михаил Иванович, объявить строгача. Чтобы впредь не пугался, смелее был!.. Кто за эти предложения, прошу поднять руки.

Глава девятая

1

К этому дню готовились всю неделю. Мыли полы и окна в клубе, вешали кумачовые полотнища с лозунгами, чистили и подметали вокруг, даже привезли с реки машину песка и посыпали им дорожку к крыльцу.

После полудня ринулись сюда мальчишки.

Потом показались парни. Они собрались в ватажку, шли по улице не спеша, вразвалку — в узеньких брючках, в пиджаках внакидочку, с челками до бровей, шли, пересмеиваясь, пересвистываясь. Ближе к клубу к ним присоединился гармонист. И вот кто-то уже колотил остроносыми ботинками пыль на дороге, ему дружно подпевали, прихлопывали в ладоши.

Услышав гармонь, суматошно заметались в избах девушки, торопясь нарядиться, натянуть на привыкшие к резиновым бахилам ноги капроновые чулочки, узенькие туфельки на каблучках-шпильках, взбить модную прическу, как это водится в городах, прикрыть ее шелковой косынкой, а то и оренбургским платком. И выйти на улицу, навстречу подружкам, в модном пальтеце, которое шилось в Колташах, а может, привезено из самого областного центра.

Ближе к вечеру к клубу пошли разодетые, как на праздник, бабы — в разноцветных юбках, в плюшевых жакетках, в шелковых полушалках, вытащенных для такого случая из редко открываемых сундуков. Шли они не торопясь, оглядывая друг друга, оценивая наряды, щелкали семечки, доставая их из туго набитых платочков.

А за ними следом шли мужья, дымя папиросами, шли старики с батожками, старухи, укутанные в шали.

День был воскресный и, как по заказу, солнечный, хотя не очень теплый, такой, каким и полагается быть в начале октября. Еще не было зазимья, но первые снежные пушинки должны вот-вот появиться, это предвещали и частые пасмурные дни, и холодные северные ветры, гнавшие волну в пруду, и поредевшие лесные колки, роняющие остатний лист на землю.

Когда зал наполнился людьми, на сцену поднялись члены правления. Председатель колхоза Егор Уфимцев зашел за длинный стол, покрытый кумачовой скатертью, обставленный стульями, подождал, пока не усядутся члены правления, оглядел разноликий, гудящий зал. Впереди всех, на передних скамьях, сидели самые уважаемые люди, основатели колхоза. В числе их Уфимцев увидел свою мать, рядом с ней Позднина, других стариков, которые уже давно отработали свое, а вот сегодня не утерпели, пришли в клуб. Он увидел и брата Максима, и жену его Физу, и тетю Соню, и Павла Семечкина, и шалашовских мужиков. И колхозных механизаторов — трактористов, шоферов, комбайнеров — в костюмах, при галстуках. Уфимцеву непривычно было видеть их такими, да и сами они, сменившие промасленные фуфайки на габардиновые пиджаки, чувствовали себя стесненно, сидели смирные, под боком у своих бойких жен.

Он позвонил колокольчиком, призывая к тишине.

— Дорогие товарищи! — начал он, когда люди успокоились. — Сегодня у нас необычное собрание. Мы провожаем на заслуженный отдых наших старших товарищей, отдавших половину своей жизни родному колхозу. Они честным, бескорыстным трудом заслужили, чтобы мы сегодня чествовали их, как самых дорогих нам людей. Разрешите пригласить их на сцену, за стол президиума.

Аплодисменты заглушили его слова, и под их гром на сцену поднялись Коновалов Иван Петрович, Сараскин Архип, Колыванов Серафим, Пелевина Софья, или, как ее все зовут в колхозе, тетя Соня, а за нею еще и еще — тринадцать человек. Члены правления разводили их вдоль стола, по обе стороны от Уфимцева. Они смущенно, уступая места друг другу, усаживались.

В зале встал и поднял руку тракторист Никита Сафонов.

— Давайте попросим в президиум также наших бывших председателей, Евдокию Ивановну и Трофима Михайловича.

Зал опять загремел аплодисментами. Кто-то крикнул: «Тетеркина! Никанора Павловича!», — но его никто не поддержал, а может, за шумом в зале, не все слышали. Евдокия Ивановна, придерживая руками юбку, тяжело взобралась по узкой лестничке на сцену. За ней, опираясь на палочку, взошел и Позднин. Им освободили место за столом.

— Слово для зачтения решения правления колхоза предоставляется Анне Ивановне, — объявил Уфимцев.