Большое богатство

– Что ж, повезло. Я ужасно сожалею, что так сглупила. Ты даже представить себе не можешь, как через десятилетия, годы или даже месяцы, бывает, смотришь на себя прошлую и говоришь сама себе: «Ну и стерва!» Я всегда хотела быть своим детям хорошей матерью, и получилось не лучшее начало. Надеюсь, я хоть потом это восполнила.

– Я в этом не сомневаюсь, – утешил её Руперт. – Очевидно, что Тургид вас любит.

– Дети и должны любить своих матерей, – раздумчиво проговорила миссис Риверс.

– Воистину, – отозвался он, просто чтобы что-нибудь сказать. Обычно он не употреблял слово «воистину», но, беседуя с кем-то взрослым и настолько богатым, он неожиданно для себя сделался выспренным. Он чувствовал, что его обычная речь не соответствует случаю.

Куда бы они ни ехали и что бы ни задумала миссис Риверс, происходящее отдавало безумием, но всё же она ему нравилась. Она была добрая. Несмотря на то, как она отзывалась о мистере Риверсе, от неё веяло уютной, покладистой и полноватой добротой. Она походила на большущего старого бурого медведя, который, сощурившись, разглядывает мир и пытается найти в нём место для каждого.

– А если по-настоящему отвечать на твой вопрос, – продолжила миссис Риверс, – нет, в те вечера, когда я работаю, я никогда не брала с собой в ресторан ни детей, ни кого-то из семьи, ни просто знакомых. Никто об этом не знает, только ты.

И тут, среди кружащего снега и проносящихся мимо грузовиков, миссис Риверс вдруг как будто пришла в голову неожиданная мысль, и она, резко повернув руль, съехала на обочину.

Руперт схватился за центральную консоль обеими руками и в ужасе не отпускал её, пока автомобиль не затормозил юзом на обледенелом асфальте и не остановился в крутом повороте на обочине.

– Ну уж, дорогой, – мягко проговорила миссис Риверс, – можно подумать, ты никогда не ездил на машине.

Она поставила машину на ручной тормоз, но мотор не выключила, а потом повернулась к Руперту и пристально взглянула на него, словно подбирая слова.

– Руперт, – сказала она, наконец, – пожалуй, пора объяснить, почему ты здесь. Я чувствовала себя просто ужасно, когда на Рождество, будучи гостем в моём доме, тебе пришлось пережить сокрушительное поражение и потерю всех чудесных призов, которые ты выиграл за целый день. Я знаю, что тебе казалось, что ты выиграл их совершенно по-честному, и ты в самом деле честно их выиграл, так что проигрыш наверняка стал для тебя неожиданностью. Жуткой неожиданностью. Я очень переживала за тебя, вот правда. Я знаю, что Генри говорит, что нечего переживать. Нет никаких оснований переживать. Мол, единственное, что делает игру захватывающей и интересной – это перспектива страшного разочарования. Без вероятности ужасающего проигрыша успех ничто. Доброта ничто без жестокой реальности. И так далее и тому подобное. Поэтому мы не дозволяем нарушать правила игры и не делаем исключений. Одни выигрывают. Другие проигрывают. Так устроена игра. Кто-то чувствует себя уязвлённым, кто-то полон решимости, кто-то испытывает подъём, кто-то впадает в уныние. Но игра – это игра. Я всё это понимаю. Я даже по большей части со всем этим согласна. И я знаю, что Генри под конец дал тебе дополнительные тридцать секунд, но по большому счёту, что такое тридцать секунд? В общем, я за тебя переживала. Всё же ты к нашим порядкам не приучен. Нам не следовало ожидать, что ты, едва войдя в дом, с полтычка примешь нашу философию. Одним словом, я чувствовала, что тебя прокатили. И поэтому втайне от остальных я решила загладить вину. Я сказала себе, возьму-ка я его к «Дзефферелли». Это всё уладит. И поэтому ты здесь. Это одна из причин.

Она покивала сама себе, переключила сцепление, снова вывернула на шоссе и продолжила путь в направлении Цинциннати.

После этого Руперт немного задремал. Он ничего не мог с собой поделать, поездка затягивалась, а в машине было тепло, и к тому же он не привык так поздно не спать. Проснулся он, когда машина замедлилась. Они были уже не на шоссе, а на съезде в город. Снег прекратился, и Руперту, никогда не бывавшему за пределами Стилвилля, Цинциннати показался сказочно хорош. Он никогда в жизни не видел столько огней. И таких больших зданий. Как же их было много! Несмотря на поздний час, повсюду были люди. Кое-кто из тех, кто прохлаждался на обледенелых тротуарах, не вызывал ни малейшего доверия даже в глазах стилвилльца. Другие выглядели богатыми, успешными и целеустремлёнными. Но куда они все шли в такой поздний час? Что делали они на улице?