Большое небо

– Да, слушаю, – вздохнул он. – Кипперсы я купил, не волнуйся. Скоро буду дома. – (В трупном мешке, вероятнее всего, прибавил он про себя.) – Пока, любимая.

Возможно, это его последние слова Роде. Надо было рассказать, где спрятано бабло. Не видать теперь Роде пинья-колады у бассейна. Вот она удивится, узнав, где закончилась его жизнь. Или не удивится. С ней не поймешь – в этом смысле у них с Лотти много общего.

Либо Энди тут помрет, либо постарается найти помощь – его, конечно, может добить Винс, но тогда Энди помрет по-любому. Сидеть и ждать, когда тебя убьют, – так себе вариант, и сквозь боль, дюйм за дюймом, Энди гусеницей пополз к двери. Он думал про Марию и Жасмин. Одна осталась, другая слиняла. Жалко, что не слиняли обе. Жалко, что нельзя отмотать время вспять, к Ангелу Севера, к квартире в Кисайде, к аэропорту, самолету, к той минуте, когда они нагуглили «кадровые агентства Великобритания» или как они отыскали «Андерсона, Прайса и партнеров». Жалко, что они не сидят, не потеют над швейными машинками в Маниле, не сострачивают джинсы «Гэп», грезя о прекрасной британской жизни.

Его мучительно медленному продвижению к двери помешали польки. Пришлось переползать через них, и Энди безостановочно бубнил извинения.

– Прости, лапушка, – сказал он, когда снова проснулась Надя.

Та с трудом села – глаза у нее больше не походили на черные дыры. Зрачки сузились до булавочного острия и вот-вот пронзят Энди самую душу. Надя посмотрела на него и нахмурилась:

– Тебя стреляли?

– Ага, – подтвердил он. – На то похоже.

– Из пистолета?

– Ага.

– Где он? Где пистолет?

Сойдетитак

Девятимиллиметровый браунинг, личное оружие армейского образца, несколько лет назад заменили на глок. Корпус связи. В прошлой жизни. Так сказал Винс Айвс в тот день, когда они вместе грохнулись с обрыва. Должно быть, контрабандой привез пистолет домой – должно быть, на армейском транспорте, возвращаясь с последнего задания. У Джексона были знакомые, которые так поступали, – хотели сохранить скорее как сувенир, чем как оружие. Напоминание о том, что некогда ты был солдатом. Всех мучило подозрение – и, увы, впоследствии оно обычно подтверждалось, – что, уходя со службы, оставляешь позади лучшие дни своей жизни.

Винс упоминал Косово. Или Боснию? Джексон забыл. А жаль, потому что в ходе текущей беседы пригодилось бы. Одно дело – уговаривать человека не прыгать с обрыва, совсем другое – убеждать его опустить пистолет, из которого он в тебя целит, особенно если глаза у него бешеные, как у спугнутой лошади.

– Винс, – сказал Джексон, покорно задрав руки, – это я, Джексон. Вы мне звонили.

Позвоните, если нужно будет поговорить. Если последствия таковы, может, впредь не стоит так щедро разбрасываться визитками.

С полчаса назад был панический звонок – исковерканный голос Винса пробулькал в трубку маршрутные инструкции и сказал, что он в беде – или что случилась беда, Джексон не понял. То и другое, наверное. Ну что опять? У Винса нервный срыв, он стоит над обрывом, хочет прыгнуть? Или его задержали за убийство жены. Джексон никак не ожидал, что у мужика будет пистолет и что пистолетом этим он будет целить прямехонько в незримую мишень Джексонова сердца. «Пушка зверская и сама по себе», – сказал вчера Джексон этому Сэму / Максу / Мэтту, который играет Балкера. Вот не то слово.

Джексона посетило неприятное видение – он лежит на столе в морге, а Джулия взвешивает на ладони его сердце. «Здоровый мужчина. Никаких симптомов сердечных заболеваний». Если верить ясновидящей с набережной, его будущее у него в руках. Да где там: его будущее – в руках Винса Айвса.

– Извините, – сказал тот, опуская руку с пистолетом и краснея: совесть, значит, все-таки есть у человека. – Не хотел пугать.

– Это ничего, Винс, – сказал Джексон.

Не нервируем мужика, пусть сосредоточится. Надо забрать у него пистолет.

– Ужас, – сказал Винс.

– Да, но все будет хорошо, – утешил Джексон. – Все можно исправить, – (клише из «Балкера»), – только бросьте оружие.

Джексон поворошил память в поисках подходящей выдержки из какого-нибудь кантри или даже другой полезной цитаты из «Балкера», но Винс досадливо ответил:

– Да нет, не я, не со мной ужас. А здесь. То, что здесь творится.

– А что здесь творится?

– Сами гляньте.

Винс провел Джексону экскурсию по первому этажу – палаты камерного типа, матрасы в пятнах, смрад отчаяния. Держался Винс отрешенно, как бесстрастный риелтор. Джексон подозревал, что у Винса шок.

От природы безмятежная Дидона, которая зашла в «Белые березки» вместе с Джексоном, – собаки умирают в перегретых «тойотах» и все такое – дергалась, как взвинченный пес-одоролог. Джексон решил привязать ее в вестибюле. Она уже насмотрелась, а все, что тут происходит, – не ее собачье дело.

Когда Джексон вернулся, Винс в глубокой задумчивости стоял посреди одной палаты. Здесь, сказал он, вчера была мертвая девушка. А теперь никакой нет, ни живой, ни мертвой. Вообще нет девушек. Джексон уже подозревал, что все это – плод Винсова перевозбужденного воображения.