Кристал расслышала преамбулу – Томми обронил имена пары высокопоставленных полицейских, с которыми «гонял мячи на поле» в «Бельведере». Детективы и глазом не моргнули.
– Вы по поводу Венди Айвс? – спросил он.
– Венди Айвс? – переспросила Ронни. – Нет, это в отделе тяжких преступлений. Все в порядке, сэр, не волнуйтесь. Мы подняли одно старое дело. Ваше имя упомянули в связи с одним из лиц, которых мы проверяем, и мы хотим задать вам несколько вопросов, если вы не против. Мы пытаемся достроить картину, заполнить лакуны.
– Ну конечно, помогу всем, чем смогу, – любезно ответил Томми. – А каких «лиц», если позволите спросить?
– Извините. Мы не вправе раскрывать. Мистер Холройд, вам не приходилось слышать о так называемом магическом круге?
До них донесся рев машины, улепетывающей, похоже, на форсаже.
– Слыхала? – озадаченно спросила Ронни.
– Что? – спросила Реджи, зеркаля ее гримасу. – Безошибочно узнаваемый шум автомобиля, удаляющегося на высоких скоростях?
– Это миссис Холройд уехала? – мило улыбнувшись, спросила Ронни у Томми Холройда. – Похоже, кофе вам не видать.
Тот в ответ нахмурился, будто пытался перевести ее слова.
Реджи встала и отошла к панорамному окну. Окно выходило на зады. Ни дорожек, ни машин, только море и небо до самого горизонта.
– Вау, – сказала Реджи.
Кристина и Фелисити. В бегах. Бегут.
Кристина – для друзей Тина, хотя друг у нее только один, подруга Фелисити, Фи. Тина и Фи бегут по улице не разбери-поймешь куда, задыхаются от хохота, точно заложницы, что вырвались из плена, хотя нельзя сказать, будто двери детского дома запирались или кого-нибудь волновало, внутри они или нет. «Ильмы» – вот как назывался детский дом, и дети там, конечно, были, а вот дома они там не нашли.
В «Ильмы» отправляли «трудных девочек», и Тина так и не поняла, почему там очутилась, – она-то считала, что совсем не трудная, вот ни на столечко. Тину забрали в детский дом, когда мать бросила ее, а отца сочли непригодным для опекунства, после того как он попытался продать Тину своим собутыльникам в пабе. «Ильмы» смахивали на кару за то, что совершили Тинины родители, а не Тина.
Фи моталась по органам опеки с пяти лет – вот кто трудная. Бунтарка, дерзкая и языкастая, – «испорченная девчонка», отзывалась о ней Вобла. Миссис Обли – прозвали, конечно, Воблой. Низенькая и толстая – почти круглая, как яйцо. Тина все воображала, как облая Вобла скатывается по широкой лестнице «Ильмов» и у подножия разлетается на куски. У Воблы были пушистые волосы, и она вечно орала на девочек, пронзительно и скрипуче, но на нее никто не обращал внимания. Был еще помощник директора – совсем другой коленкор. Дейви – крупный дородный мужик, видок такой, будто ему только бы лупить девчонок до кровавых соплей, хотя он покупал им сигареты, а порой даже баночный лагер. Фи вечно выпрашивала у него что-нибудь. Фифа – вот как он ее звал. А Тину – Тень: сейчас-то не скажешь, а в детстве она была мелочь худосочная. Иногда Тина видела, как Фи выгребается из безвоздушного прокуренного кабинета Дейви, физиономия бледная и нездоровая, но когда Тина спрашивала, все ли хорошо, Фи лишь пожимала плечами и говорила: «Тип-топ-поп» – была у нее такая присказка (а также «Ах, „Бисто“» и «Можно мне ща, Боб?»[97]
).Они, конечно, и раньше «ударялись в бега», уже сто раз. Иногда на автобусе ехали в центр и тырили всякое в «Вулвортсе» – диск «Новых пацанов на районе»[98]
(в комнате отдыха был проигрыватель), лак для ногтей, клубничный губной блеск, конфеты горами. И в кино ходили, через пожарный выход лазили смотреть «Кэндимена»[99], а потом не одну неделю мучились кошмарами. Стопом мотались в Гримсби (толстый слой грима этой дыре не помешал бы) и в Беверли (скуко-та-а), но сегодня им предстояло приключение покруче. Они не просто линяли – они линяли с концами. Назад не вернутся. Никогда. Они в бегах.Фи предложила ехать в Бридлингтон, потому что там жили эти двое извращенцев.
– Доброхоты, – фыркала Вобла; можно подумать, если люди хотят добра, они непременно злые (хотя, конечно, в данном случае так оно и было).