Мальчик же испытывал то, что больше всего подходит под "раздражение". Он чувствовал, как все вокруг пытается заговорить с ним. Как в шелесте крон звучат таинственные смешки, в шуршании травы - веселые рассказы, в скрипе деревьев - мудрые поучения, а в практически беззвучном беге облаков - рассказы о далеких странах.
Эш, растворяясь в этих звуках, почти дотягивался до сути слова, но стоило ему хоть немного сосредоточиться, как все обрывалось. Шелест вновь был простым шелестом, скрип больше не наставлял и поучал, а облака действительно бежали беззвучно.
- Эй, олицетворение человеческого порока!
Эш отряхнул штаны и вернулся на кухню. Гвел, как и всегда, качалась в кресле-качалке, неотрывно смотря на каминное пламя. Может она видела в нем совсем не то, что Эш? Во всяком случае в треске поленьев наверняка слышала что-то особое. Впервые в жизни, мальчик-полукровка ощутил нечто, похожее на "желание". Он более чем "предпочел" бы научиться понимать этот странный язык.
- Да, хозяйка.
- Я тебе уже говорила, что погублю если еще раз так скажешь?
- Так это было позавчера, - парировал Эш.
- Позавчера, - повторила Гвел. - а за зельем молодуха так и не зашла...
Её и без того мутный взгляд помутнел еще сильнее, становясь совсем уж слепым.
- Вот, возьми, - она указала на свой посох. - он, пока может, будет верно служить тебе. А сейчас приготовься.
- К чему?
- К тому, что тебя начнут молоть жернова судьбы, как бы пошло это ни звучало, - старуха хмыкнула и взяла в руки нож. - Королева сделала первый ход и игра началась. Ты уж не серчай, за то что я с тобой так обходилась. По другому не умею.
- Да я и не обижен.
- Знаю, - кивнула Гвел. - плохо, что не обижен. Как без обиды радостным-то стать? Ты уж, мальчик, - последнее слово далось ей особенно сложно. Видимо, хотела выругаться. - постарайся все же найти себя. Старая Гвел была бы рада знать, что вырастила не монстра, а волшебника.
Эш что-то почувствовал. Запах железа, привкус меди и далекое карканье голодного воронья. В действительности ничего этого не было, но ощущение не покидало мальчика с посохом в руках.
- Почувствовал? - спросила старуха. - вижу, что почувствовал. Значит не даром распиналась. Ну, прощай, демонское исчадье, раздери тебя безгрудая суккуба, поимей тебя распоследний бродяга, чтоб отсохло твое мужское естество и сгнило нелюдское сердце.
Зеленые зубы сверкнули в подобие улыбки и в дом ворвался молодой мужчина лет двадцати пяти. Деревенский крестьянин с острой рогатиной наперевес. В серых глазах мерцала пелена ярости, а натруженные руки сжимали самодельное древко с приделанным к нему перекованым лезвием косы.
- Ведьма! - крестьянин разве что слюной не брызгал. - это ты мое дите извести хотела!
- Не я хотела, а жена твоя, - засмеялась Гвел. - не твое оно потому что!
- Убью!
Эш не мог ничего поделать. Он лишь стоял и смотрел, как наставница произносит слово и оживают ножи, взлетая в воздух. Вот только приказ жрица так и не отдала. Крестьянин перемахнул через кухоньку и вонзил рогатину в спину старухи, протыкая насквозь черствое сердце, не успевшее размякнуть за проведенные восемь лет в лесу.
Упал черный платок, разметались серебрянные волосы и в свете пламени сверкнуло клеймо рабыни. Нет хозяйки более непреклонной и немилостивой к своим слугам, нежели судьба - королева самих богов.
- Тварь, - сплюнул убийца, вытаскивая лезвие.
Со звоном упали ножи, а Эш все так же стоял и смотрел на умершую старуху. Наверное, он должен был испытать хоть что-нибудь - укол пониже сердца или давящий комок в горле, но мальчику было все равно. Он не различал жизнь и смерть.
- А ты, видать, её гомункул, - процедил крестьянин. Перехватив рогатину, он пошел прямо на Эша. - староста отвалит мне нехилую суму, если я принесу ему голову искусственного ублюдка.
На самопальном лезвии танцевали отсветы пламени, а полукровка чувствовал, как горло сжимает вовсе не ком, а холодные пальцы. Смерть уже была готова забрать его с собой.
Эш выставил перед собой посох, собираясь защищаться. Он все так же не видел разницу между жизнью и смертью, но не собирался отправляться к богам. Он еще не выучил ни одного слова, а значит не исполнил приказа наставницы.
Мальчик не мог себе позволить не исполнить приказа - так его вырастили. И это была единственная эмоция, которую он понимал - приказ.
- Разноцветные глаза, - процедил крестьянин, усмехнувшись жалким потугам защититься. - Проклятый уродец.
Странно, но из уст убийцы это действительно прозвучало как ругательство. Все же есть разница, когда говорят без злобы и когда за набором звуков таится желание убить.
Эш смотрел на языки пламени, ухмыляющиеся с лезвия и чувствовал, как его конечности наполняет жар. Как бурлит варево, стонущее под ласками каминного пламени. Как быстрее бежит сердце, заполняющееся огненным безумием. И в миг, когда Эш уже почти сгорел в этом огне, он услышал слово.