Большое путешествие двух запутанных частиц

Тогда я всерьез увлекся астрономией. По школьному курсу ее предстояло изучать аж в одиннадцатом, но книга Мориса Клайна, подаренная отцом, и учебник Воронцова-Виляминова, доставшийся от мамы, сделали свое дело – я научился проникать в космос задолго до обязаловки: трепетал от близости планет разглядываемых в отцовский бинокль, от их чарующей грации, от дыхания Бога во всем этом и от бесконечного счастья понимать замысел Его! Клавдий Птолемей, Николай Коперник, Галилей, Ньютон превратились в друзей, я будто знал их лично. Так бывает, когда в полной мере постигаешь чьи-то рассуждения и выводы, осознаешь, чего стоило человеку прийти к ним. Слова Ньютона: "Я всего лишь мальчик, играющий на побережье с ракушками и камешками, а передо мной бесконечный океан истины" окрыляли, казалось, в будущем я поплыву по этому океану!

Они же стали причиной одиночества, ведь не водилось в радиусе многих километров ни единой живой души пожелавшей заглянуть со мной в восхитительную бездну. Да и искать я особо не рвался, велик был шанс прослыть чудаком, со всеми вытекающими. Я ведь не Ритка, пренебрегать чужим мнением калибр не позволял.

Но однажды всё изменилось.

В выходной апрельский вечер на дискотеке сломался магнитофон – безнадежно зажевало пленку с "коко-джамбо"! Дегустация самогона и сигарет без танцев привела к падежу одноклассников. Растащив их по домам, мы с Риткой остались вдвоем, ночью, под звездным небом.

Помню, никак не мог унять крупную дрожь, а светловласка, наоборот, держалась по-королевски спокойно. Она предложила забраться на крышу школьного сарая. Я возразил что сарай ветхий, на него строго-настрого запрещено забираться дабы не вышло беды. Ритка презрительно фыркнула. Я сдался.

Бугристый от лишайника шифер предательски трещал под ногами. Мы добрались до центра крыши и легли навзничь. Какое-то время молча смотрели в небо.

– Всегда было интересно, что за узор из ярких звезд вон там, в виде английской "Даббл Ю" – прервала молчание Ритка, указав на Кассиопею.

Я ответил. Она повернулсь ко мне и взглянула с уважительным удивлением. Дрожь ушла. Я рассказал о Кассиопее, о расстоянии до звезд и планет, о законах Кеплера, об удивительной симметрии мира.

Ритка не перебивала. Вдруг я подумал, что занудствую и резко осекся.

– Это не дает тебе свихнуться в нашем городишке, – медленно произнесла она в наступившей тишине, – Ты летаешь в космосе. Путешествуешь. А я только мечтаю убраться отсюда: от "Пролетария", от блевотины алкогольной, от "коко-джамбо"… Я ведь Роксет дома слушаю, Энни Леннокс. Мать еще на классику подсадила. Казалось, до конца школы тягомотину ейскую придется жевать, а тут над головой выход! И ты умеешь им пользоваться. Меня возьмешь?

Я согласился. Она улыбнулась и спросила умею ли я целоваться. Признаться что не умею не хватило сил, я растерянно молчал, чувствуя как заливаюсь краской.

Ритка прошептала «научу» и поцеловала меня сама. В тот момент я по-настоящему осознал что такое космос и, возможно, даже на миг потерял сознание. Учила она на совесть.

5

Мы превратились в целое, более совершенное чем каждый по отдельности. У меня атрофировались недостатки: бояться, например, или, там, ревновать. Зачем ревновать, если внутри железная уверенность, что тебя любят? А насчет страха… Вскоре после волшебной апрельской ночи, крыша сарая проломилась под двумя десятиклассниками, девочка сломала позвоночник и больше не смогла ходить, мальчик отделался ушибами. Когда я сообщил об этом Ритке она беззаботно передернула плечами и во мне будто щелкнуло – она знала наперед, с нами все будет хорошо, мы заговоренные. Остальные не интересны.

Если исчез страх такого, то о драках с мальчишками и говорить нечего. Я не боялся никого, ни старшеклассников, ни спортсменов, ни целых компашек. Правда, Ритка оберегала своего рыцаря, соперников не провоцировала и драться приходилось редко. С ней было надежно. На дискотеках я заказывал наш любимый роксетовский "медляк" "It Must Have Been Love", неизменно приводя свою девчонку в восторг.

 Моим родителям Ритка очень понравилась. Мы иногда готовили уроки у нас дома и тогда мама старалась накрыть на стол по-праздничному. Однако, к ее удовольствию, всем праздничным блюдам Ритка предпочитала жаренную тарань с золотистым лучком и хлебом! Может поэтому общение с "невесткой" у папы и мамы быстро перешло от торжественного официоза к теплой доверительности.

Борис Иванович и Альгида Элеоноровна отнеслись к выбору дочери сдержанно. Нет, они не возражали, но считали, что «Маргарет» уготовано большое будущее, я туда не вписываюсь, а наш с ней роман неизбежно рассосется сам собой. Визиты в Риткин дом сопровождались этим подтекстом, но я старался не обращать внимания ни на него, ни на чопорность чаепитий с безвкусным диетическим печеньем и бесконечным разглагольствованием Альгиды Элеоноровны о вреде жаренного и не рафинированного.