Большое путешествие двух запутанных частиц

В девяносто восьмом где-то на периферии общественного сознания возникло непонятное слово "дефолт". По мере вздорожания продуктов и ускоряющегося народного оскотинивания это слово распухало черной тучей, суля пасмурную эпоху. В общаге только и судачили о долларе и инфляции. Особенно продуктивными и жаркими дискуссии получались под лапшу быстрого приготовления "Анаком" либо вместо нее. Математики, что с нас взять! Правда я, увлеченный небесными цифрами, плохо понимал земные и в отличие от большинства сокурсников страшно не хотел марать науку о денежную грязь.

 Весной хоронили Вальку Стрижова, погиб в Чечне. Я едва поспел к траурной колонне, прямо из автобуса, с вещами. За закрытым гробом брели ребята из класса, еще похожие на себя вчерашних, словно собрались после каникул к очередному учебному году. Только Аллочка постарела в одночасье.

 Ритка не приехала, не пустили обстоятельства. Вечером после похорон мы разговаривали по телефону. Бросив короткое "жаль Вальку", она пустилась в рассказы о киевской жизни, которая ей начинала нравиться.

 –Здесь дух свободы, прям европейский! Люди милые, образованные, даром что сперва колхозниками показались! В Киеве, кстати, смешной эквивалент колхозу есть, рагульством называется. На Украине всё особенное!

Я сидел в обшарпанной кабинке Ейского телеграфа и под смех, доносящийся из недр телефонной трубки, силился переварить ее равнодушие к Валькиной смерти. На этой почве мы первый раз серьезно поругались, мне первый раз стало больно от ее слов. Закончился разговор сухо.

Выйдя на вечернюю пустеющую улицу Свердлова, я набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Не помогло. Сел на старую лавочку, неподалеку от магазина спорттоваров "Юность", что в гостином дворе. Густые зеленые каштаны не колыхали и листочком, штиль; солнце разливало мягкий оранжевый свет поверх крыш на четной стороне, обещая скоро утонуть в море за знойной подружкой Ейска – станицей Должанской.

Поговаривали, в 19 веке казаки, ободренные покровительством графа Воронцова, решили из нашего захолустного городка соорудить подобие европейского штадта и выписали из далекой Франции архитекторов. Те спроектировали центр с брусчатыми мостовыми и гостиным двором на целый квартал, да не простым, а в виде сказочного замка – с башенками, арками, большими витражными окнами. Закипела работа. Для мощения улиц мудрые отцы-основатели использовали гениальный прием – обязали суда, идущие на погрузку в Ейский порт, платить пошлину балластным камнем! Моряки возликовали! Избавляться от балласта им приходилось в любом случае, а здесь еще выгода. Однако мощение улиц и строительство зданий продвигались не так скоро как хотелось французам и они запросились домой досрочно. К сожалению, диковатый казачий характер привел просителей к кандалам, так что зарубежным мастерам пришлось выложиться на все сто, чтоб завершить начатое и легально ускорить отъезд на родину.

Город вышел на загляденье! Настоящий пионер Кубани – первый гражданский (остальные, включая столицу, Краснодар, – крепости), первый по генеральному плану (сам граф Воронцов привез линейку-эталон и под страхом казни потребовал, чтоб Ейские улицы были ровными как та линейка), первый портовый (с высочайшего указания Государя Николая I)!

Сидя на лавочке у сказочного гостиного дворя, я подумал впервые, что Ритка не права насчет Ейска. Чем он хуже дорфов и штадтов с нарядными ратушами? Такой же уютный, правильно спланированный, да еще с морем и людьми под стать, вместо самодовольных бюргеров. А самое главное, здесь родилась наша любовь, здесь наша юность и никак эту юность отсюда не вывести. Здесь друзья… Эх, Валька, Валька. Сердце сжалось и из глаз предательски закапали слезы.

   9

Не прошло и недели как свалилась новая беда. Отец получил тяжелую производственную травму на своем Полиграфмаше, ожидалось долгое восстановление, а мне стало ясно, что обременять семью расходами на высшее образование больше нельзя. Я вернулся в Ейск, устроился подсобным рабочим в порт, чтоб с пользой скоротать время до армии.

Ритка писала регулярно, мы конечно помирились. В письмах проскальзывали украинизмы и непонятная агрессия в сторону "совка" и современной России. Узнав об изменениях в моей жизни она предложила путешествовать вместе, но пока виртуально – если она куда-то отправится, то будет присылать фотографии и отчеты, звонить по нашей схеме. Идея показалась мне интересной.

Я соскучился по Ритке до изнеможения. Ждал лета, когда она приедет в Ейск.

Она приехала, но прежде, "заглянула" в Польшу по университетской программе. Оттуда пришел толстый пакет, облепленный марками и проштампованный десятком штемпелей. Письмо оказалось коротеньким, но я не расстроился, в преддверии встречи это не имело значения. Зато каждая из тридцати фотографий содержала пояснения на обороте, выведенные любимым почерком.