В перерывах между погрузочно-разгрузочными работами в порту, одолев нехитрый перекус, я удалялся от товарищей, чтоб в который раз поразглядывать фото Кракова. Отличный город! Люблю европейскую старину, башенки, черепицу, опрятных прохожих, лощенные кафешки. Нарядно, благополучно. Тут мы с Риткой совпадали. Она снимала в Ягеллонском университете и Старом мясте, были солнечные яркие фото, где светловласка с сокурсниками беззаботно валялись на зеленом ковре Краковского луга, я увидел Вавельский замок снаружи и внутри. Пояснения на оборотах пришлись кстати. Про Луг, например, я ничего не слыхал раньше и весьма удивился, узнав что в центре большого города сохранился уголок деревенской природы.
Пряничные виды Кракова резко контрастировали с Ейском. У нас все шло прахом, разрушалось, бандитизм превратился в уважаемую профессию, а барыги в элиту общества. Вечно пьяный президент, сменивший предыдущего пустопорожнего холерика, мычал с телеэкранов о демократии и дорогих ему "рассиянах", порождая горы шуток и ехидства. Дышали на ладан заводы: отцовский Полиграфмаш, консервный, станкостроительный, Мясокомбинат. Померли Металлоизделий, судоремонтный, Пищекобинат. Перестала ходить по маршруту Ейск – Мариуполь крылатая красавица "Комета"… Процветали лишь базар и порт, который хоть лишился с "Кометами" пассажирских перевозок, но увеличил грузовой оборот – из страны за бесценок вывозилось всё: металл, зерно, нефть, уголь.
На одной карточке Ритка пила пиво из гербового бокала, смешно вытаращившись в объектив и показывая пальцами V, а на заднем плане возвышались шпили какого-то костела. Подпись лаконичная: "Корморан, вкусно!" Это она о пиве, конечно. Тут Ейску было чем ответить! Раз в неделю я покупал новое пиво Приазовской Баварии «Конкурент». Реклама гласила, что оно обладало легким освежающим солодовым вкусом и выраженным ароматом хмеля. Не врали! Пробуя его, холодное, ароматное в парке под зонтиком, я представлял себя в Кракове с Риткой, фантазировал как мы бродим по галереям Ягеллонского университета, я рассказываю ей о том, что здесь возможно прохаживался сам Николай Коперник. Неожиданно седовласый старичок-профессор, услыхав о моем увлечении математикой и звездами предлагает бюджетное место на своем факультете! Обязательно бюджетное со стипендией, коммерческое я ведь не потяну…
Так я побывал в первом путешествии с Риткой.
Намечтавшись, я шел домой, прихватив бутылочку для отца. Он держался молодцом, ходил с тростью на биржу, обзванивал знакомых по поводу трудоустройства, шутил. В доме царила хорошая атмосфера, мама и младшие не теряли оптимизма.
10
Ритка приехала в июле. Чтоб мы могли встретиться вдвоем, сообщила родителям не верное время прибытия электрички – на полтора часа позже реального. Я волновался. Надел новые футболку и кроссовки, джинсы вынужденно остались прежними. Мысли роились в голове. Вдруг вспомнилось, что на многих фото из Кракова рядом со светловлаской отирался подозрительный тип, холеный, с неприятной рожей…
Наконец – поезд, томительные мгновения, и вот Ритка с небольшим саквояжем элегантно порхает по ступенькам вагона.
Это была она и не она одновременно. Те же смеющиеся губы, брови вразлет, светлые локоны, тот же взгляд полный жизни и уверенности, но я чувствовал: это не Ритка, которая живет в моей голове. Волосы в незнакомой прическе, бледная помада взамен прежней алой, ресницы черней черного и такие огромные! Я не специалист в женских фенечках, всех деталей не передам, но тогда подумалось, что Риткино цветение куда сильнее моего, рвётся в стратосферу ракетой, закручивает (не может не закручивать!) вихрем мужчин из целевого каталога Альгиды Элеоноровны и Бориса Ивановича, а сама Ритка становится частью жизни бесконечно далекой от Ейска.
Мы смотрели друг на друга робко улыбаясь и будто бы стыдясь этой робости. Она сделала шаг навстречу и все незнакомое, чужое испарилось, я бросился к ней и стиснул в объятьях. Моя!
К дому пошли пешком, Ейск не большой город. Я тащил саквояж, она несла подаренные мной цветы, спрашивала как я пережил год разлуки. Протокольный вопрос вообще-то! Конечно скучал, сны снились всякие, интимные, а иногда кошмары. Ну, про кошмары я умолчал. В какой-то момент Ритка остановилась и посмотрела на меня так, что в груди вскипело.
– Поцелуй меня, пожалуйста. Прямо сейчас, – подрагивающими губами попросила она.
Мы находились в центре, на улице Энгельса, прохожих сновало порядочно и меня это прежде смутило бы (не люблю показуху, Ритка знала). Но отчего-то ей требовался поцелуй там и тогда, в определенной точке пространственно-временного континуума, как выразился бы Эйнштейн. Взглянув в бездну Риткиных глаз, я без колебаний поцеловал, забыв мгновенно о прохожих, о нормах морали и воспитания. Просто почувствовал – так правильно, а я, как уже говорил, не люблю размышлять над чувственным, размышления всё портят. В ответ она, легенький воробушек, обвила мою шею руками и не отпускала долго, даже после поцелуя.