Большое Сердце

Тем временем операция по моему спасению была уже разработана, оставалось продумать кое-какие детали. Жан, Гильом и вся команда прилагали все усилия, чтобы разрешить последние проблемы. Случай распорядился так, что все было готово ровно через восемь дней после моего предполагаемого отравления. Тем утром я вышел из лазарета и появился на утренней мессе, к великому изумлению отравителей. Видя их яростные взгляды, я не сомневался, что они предпримут новую попытку и уж теперь не оставят мне ни единого шанса. Однако кое-какие знаки указывали на то, что близится помощь извне, и эта перспектива вселяла в меня некоторую надежду.

Действительно, накануне на рынке к брату Уго подошел знакомый человек и поинтересовался, как я поживаю. Этот человек, по-видимому, знал, что Уго на моей стороне; он дал садовнику понять, что прослышал о моем письме, отправленном с его помощью. Впоследствии я узнал, что этот незнакомец был не кто иной, как Гильом Гимар, капитан галеи, которого Жан подрядил участвовать в операции. В том же разговоре он спросил, не знает ли монах какой лазейки в стенах города. Монах проявил осторожность, решив, что нужно посоветоваться со мной, и пообещав дать ответ завтра. Я велел рассказать этому человеку все, что ему известно. Если это был один из наших, то терять нам было нечего, – напротив, появлялась надежда.

Благодаря своим обязанностям садовник мог свободно расхаживать по городу. На его попечении было несколько монастырских баранов. Он погнал их пастись к городским стенам, что позволило не только дать им пощипать траву, но и ему подобраться поближе к укреплениям. С любопытством относящийся ко всем растениям, брат Уго любил наблюдать за пучками обычной травы, росшей между камнями крепостной стены. Он нередко отмечал места, где фундамент осел и в кладке обозначились трещины. Он докладывал об этом бальи, а тот отдавал распоряжение их заделать. Но в прошлом месяце, разыскивая заблудившуюся овцу, Уго наткнулся на довольно широкое отверстие, появившееся после летних бурь. Его скрадывал куст боярышника. Потоки воды прорыли под стеной сквозную промоину. Уго еще не успел доложить об этом городским властям. Он подумал, что хоть эта промоина и слишком узкая, чтобы там пролез мужчина, но вдруг она сможет сослужить мне службу. Он описал это место Гимару, которого это изрядно обрадовало.

Я знал, что там, за стенами монастыря, идут приготовления, но мне не терпелось обрести свободу. Я опасался, что враги опередят моих спасителей. Чтобы отдалить угрозу, я решил ночевать вместе с послушниками, об этом донесли аббату, и это его прогневало. И все же благодаря этому я выиграл еще немного времени.

Однако я не знал о том, что есть человек, еще более нетерпеливый, чем я: Жан решил действовать без промедления. Узнав о бреши под крепостной стеной, Гильом посоветовал послать кого-то осмотреть это место. Жан отказался, объяснив, что все можно решить на месте. Гильом возразил, что нынче полнолуние, нужно дождаться темной ночи, иначе их могут заметить. Жан пришел в ярость. Между ними произошло бурное объяснение, которому я обязан жизнью, ибо Жан настоял на своем. В тот же вечер барка с двумя десятками людей скользнула в прибрежные заросли тростника и пересекла реку.

Чтобы не привлекать внимания случайного дозора, барка выглядела как обычная груженая баржа, люди лежали на палубе, накрывшись парусами. По счастью, никто из охранников не появился, и они благополучно высадились в бухте чуть к северу от города. Двоих оставили охранять барку, а все остальные вслед за Жаном устремились к крепостной стене. Они направились к бреши, о которой говорил Уго. Найти ее оказалось несложно, потому что накануне прошел сильный ливень и из-под стены струился ручей. Они принесли с собой кирки и лопаты, чтобы увеличить промоину; они не стали трогать большой камень, который трудно было отколоть от стены, и дыру расширили сбоку. Подперли ее с помощью доски и четырех кольев. Когда все было сделано, они сменили кирки на мечи и один за другим полезли в короткий проход.

Было сильно за полночь. Колокол на церкви сухо пробил к заутрене. Я вышел из дормитория, меня тесно обступили монахи, которым я мог доверять, и в частности Уго. Два монаха-самозванца пришли с запозданием. Я подумал, не потому ли, что они затевали что-то против меня в оставленной мною келье?

Золоченая резьба алтаря поблескивала в свете свечей. Монахи встали в круг на границе освещенного пространства; те, что оказались в задних рядах, немного отступили. Монах подошел к аналою и затянул псалом «К Тебе, Господи…». Мужские голоса вступили антифоном, и окрепший гимн, долженствующий переливаться радостью, мягко взмыл в насыщенном влагой воздухе. Разве мог кто-то заподозрить, что за тихой гармонией этой полусонной молитвы кроются гибельные страсти и далекий от того, чтобы преобразить людей, претендующих на Божественное вдохновение, псалом этот служит прикрытием для преступления и мести?!