Большое Сердце

Вспоминая ныне эту манеру поведения, я прекрасно понимаю, с чем она связана. Карл Седьмой, как никто, умел пользоваться своей внешностью. Лучше, чем словами. Представая перед собеседниками в полный рост, он сразу оказывал воздействие особого характера. За свою жизнь мне довелось повидать немало людей, облеченных властью; по-моему, их можно разделить на две большие группы. В первой – те, чья власть основывается на излучаемой ими энергии, такие чаще всего становятся военачальниками или предводителями каких-то сообществ, среди них немало и деятелей Церкви. Присущие этим людям энергия, энтузиазм и дерзость рождают у окружающих желание следовать за ними вопреки всем препятствиям. Их власть – это сила. Но есть и другая порода людей – гораздо более редкая и к тому же более устрашающая, – чья власть основана на слабости. Такие особи кажутся безоружными, уязвимыми, оскорбленными. Поставленные волею судьбы во главе нации, армии или какого-нибудь начинания, такие люди самой своей наружностью признают, что не в силах соответствовать своему предназначению, но не могут и отказаться от него. Жертвенное начало в них проявляется так ярко, что рождает восхищение и искреннее желание служить им. Чем они слабее, тем большая сила концентрируется вокруг них. Ради таких людей совершаются чудеса храбрости, и они принимают эту дань, сохраняя жалкий вид. Самыми опасными среди них являются усталые короли. В ту пору я не знал об этом, мне никогда не приходилось встречать таких людей, как тот, что был передо мной. Ловушка отлично сработала, и я тотчас проникся к нему жалостью. Меня поразила и расположила к нему потрясающая простота. Мне доводилось встречать во дворцах менее знатных людей, которые намеренно злоупотребляли превосходством своего рождения. Карл же, казалось, воспринимал свои титулы принца крови, дофина, а затем и короля как проклятие. Конечно, титулы влекли за собой определенные почести, но при этом сколько зависти, ненависти и жестокости! Он воспринимал королевский пост как фатальную неизбежность, почти что недуг, избавиться от которого можно, лишь расставшись с жизнью. И ожидание исхода отрезало его от самой жизни.

То, что мне о нем было известно, бросало на это проклятие болезненный отсвет. Карл видел правление своего безумного отца, мать его сдалась на милость жестоких врагов и в итоге прониклась их интересами и отреклась от собственного сына. В его столице король другой державы оспаривал его корону. Словом, трудно было сыскать более трагическую судьбу. Этот кривобокий низкорослый человек, чьим главным оружием был чрезмерно длинный нос, с помощью которого он буквально обнюхивал посетителей, стремясь учуять среди них своих врагов, возбудил во мне всплеск беспредельной преданности. Легкая улыбка, затаившаяся в уголке рта, могла бы насторожить меня. Засевший в засаде охотник, жаждущий добычи, невольно всегда улыбается при виде новой жертвы, угодившей в его силки.

Меж тем король, также хранивший молчание, изучал мою персону. Меня смутило его безмолвное спокойствие. В критические моменты я сам привык подавлять других, чуть отстранясь и противопоставив их возбуждению намеренную холодность. При встрече с выдающейся личностью, подобной тому, кто был сейчас передо мной, такой прием не срабатывал. Я мог бы попробовать поменяться с Карлом ролями и притвориться увлеченным и говорливым. Но это не соответствовало глубинной сути моей натуры: прибегнув к такому преображению, я рисковал с треском провалиться, произведя впечатление докучливого лицемера.

Внутри меня разверзлась пустота. Я сделал глубокий вдох и стал ждать. Карл был не более речист, чем я, так что начало нашей беседы было отмечено долгим молчанием. Наконец очень осторожно он сделал первый ход:

– Итак, вы вернулись с Востока?

Я понял, что Раван выставил мое путешествие как приманку.

Тот, кто говорит «Восток», подразумевает прежде всего «золото». Во многих рассказах утверждалось, что земли Леванта изобилуют этим драгоценным металлом и золото там дешевле, чем у нас серебро.

– Да, сир.

Эта краткая, но внушительная контратака, похоже, выбила государя из седла. Он наморщил нос и провел по нему согнутым указательным пальцем, будто хотел разгладить его. Вскоре я понял, что это движение всего лишь одна из его многочисленных маний.

– Кажется, мой дядя герцог Бургундский затевает Крестовый поход?

Ему не хватило дыхания для такой длинной фразы. Он закончил ее почти шепотом, потом сделал глубокий вдох, как будто с трудом вынырнул на поверхность.

– Действительно, в Дамаске я встретил его первого стольника, он не исключал такой возможности. Он вырядился турком.

– Вырядился турком?!

Карл расхохотался. Этот смех был вымученным, как и его речь. На самом деле могло показаться, что он корчится от боли: звук, исходивший из его чуть приоткрытого рта, напоминал клекот куропатки, когда та, спасаясь бегством, несется по выкошенному полю. На глазах у него выступили слезы. На короля было больно смотреть. И все же я был рад, что вынудил его отреагировать.

– И вы полагаете, что затея ему удастся?