Большое Сердце

– Сир, я бы никому этого не пожелал.

– Что вы хотите сказать?

– На Востоке можно столько всего предпринять, помимо Крестовых походов, в них отпала необходимость.

Карл прищурил глаза. Похоже, моя дерзость напугала его. Он покосился по сторонам. Я гадал, есть ли в комнате еще кто-то, кроме нас. Глаза мои немного привыкли к темноте, и я никого не различал. Но могло статься, что из темного угла за нами кто-то наблюдал.

– Но разве вы не считаете, что в Святой земле следует восстановить истинную веру?.. Чтобы внушать благоговейный страх… мусульманам, которые навязывают свою религию…

Он развертывал фразу с трудом, по частям. И одышка была не единственной причиной этой медлительности. Он подыскивал слова, будто отвечал урок. Поэтому я решил, что это не его мысли и он подбивает меня выдвинуть свои возражения. Вместе с тем возражать королю было рискованно. Я, хоть и не мог оценить степень извращенности своего собеседника, пытался понять, таит ли прямой разговор с ним смертельную опасность.

– Мне кажется, – начал я, – что ныне нам следует сосредоточить внимание прежде на тех землях, где исповедуют христианство. Два века назад мы строили соборы, наши деревни богатели, а города процветали. У нас были средства, чтобы организовать походы на Восток с целью утвердить там истинную веру. Но в настоящий момент наш первейший христианский долг – восстановить процветание собственных народов. Быть может, наступит день, когда мы достаточно окрепнем, чтобы возобновить победоносные завоевания.

Король застыл в неподвижности, и я на миг решил, что зашел слишком далеко. Он внимательно вглядывался в меня, отбросив все причуды. Ни улыбки, ни возмущения. Только алчный ледяной взгляд. Много времени спустя я научился прекрасно распознавать это выражение. Оно появлялось на лице короля, стоило ему почуять нечто, возбудившее его вожделение. Это могла быть идея, которую он хотел украсть, женщина, которую он вдруг возжелал, враг, которому вынес приговор, талант, который, по его мнению, было необходимо привлечь к себе на службу. Я сидел не шелохнувшись, пытаясь скрыть охватившее меня сомнение. В конце концов напряжение разрядилось довольно неожиданным образом: король громко зевнул.

На столе стоял графин с водой и бокал. Он налил воды, сделал пару глотков и потом – странное дело – протянул бокал мне. В тот миг мне всюду мерещились ловушки, так что я колебался чуть дольше, чем следовало. Что хуже: выпить из королевского бокала или же отвергнуть этот дар? Приметив, что губы Карла тронула улыбка, я склонился к мысли, что он делится со мной по-братски.

В сущности, король был мой ровесник, он предложил мне воды, а мне хотелось пить. Королю, похоже, доставило удовольствие то, что я взял бокал из его рук. С течением времени я убедился, насколько естественно Карл ведет себя в повседневной жизни. Эта простота поведения была следствием трудного детства, когда ему порой недоставало самого необходимого. Вместе с тем я не раз видел, как он подвергает жестоким наказаниям людей, позволивших по отношению к нему куда меньшие вольности.

– И что же нам следует предпринять, – продолжил он, – чтобы, как вы говорите, обеспечить процветание нашего народа?

В этих словах сквозила бесконечная печаль, и она казалась вполне искренней. Незримая боль побудила его перевести дыхание, чтобы продолжить окрепшим голосом:

– Вы ездили по моему королевству?.. Всюду разруха… Сожженные деревни, война… Смерть. Англичане просто грабят нас. Бургундец отхватил лучшие земли… Те, кто служит мне, повсеместно убивают и насилуют. Ладно, я согласен с вами… Вы сотню раз правы. Нам нечего делать на Востоке. Но как быть здесь? Именно здесь. Как вернуть сюда богатство?.. Да что я говорю, богатство! Как накормить всех? Просто накормить. Как?!

Он размяк, сидя на стуле, истощив силы этой сбивчивой речью. У меня снова мелькнул вопрос: спал ли он этой ночью или же принимает меня перед тем, как наконец погрузиться в сон? Видя, как он ссутулился, держась за подлокотники, я подумал, что выношенный мною план может воспринять лишь тот, кто ведет нормальный образ жизни. А король, похоже, не знает ни сна ни отдыха. Вся его жизнь проходит в той неотступной тревоге, когда перемешаны сон и бодрствование. По крайней мере, в этом я не ошибся.

Карл вновь взял со стола графин, плеснул воды на ладонь и отер лицо. Кажется, он совершенно стряхнул с себя оцепенение и, взглянув на меня, нетерпеливо спросил:

– Итак, каков ваш ответ?

– Сир, только вы способны принести процветание в это королевство.

Я хотел прежде всего высказать очевидное. С самого начала аудиенции меня не покидала мысль о Жанне д’Арк. Этот самый человек задавал ей вопросы, как сейчас мне. У нее было куда меньше титулов и званий, чем у меня, чтобы внушить ему доверие, и все же он выслушал ее. Почему? Потому что она затронула в нем струну гордости и слабости, эту скрытую пружину, и убедила этого странного человека, который был всемогущ и совершенно бессилен, в том, что именно он является королем Франции. И эта единственная очевидная истина привела их в Реймс, на коронацию.