Большое Сердце

Орлеан был взбудоражен наплывом представителей Генеральных штатов. Я нашел короля на втором этаже большого здания напротив кафедрального собора. Я был поражен тем, как он изменился. Казалось, он покончил с одиночеством, которое так поразило меня во время наших предыдущих бесед. В первый раз это было абсолютное одиночество во мраке пустой залы; во второй – трогательное уединение человека, окруженного придворными – назойливыми, заискивающими и вместе с тем враждебными. В Орлеане рядом с ним не было тех важных особ, которых я видел в Компьени. Атмосфера Генеральных штатов, с ее бурлениями крестьян, горожан и мелкого дворянства, им совершенно не подходила. А недоверие, возникшее между королем и принцами крови, вынуждало их отсиживаться в своих поместьях, возможно для того, чтобы готовиться выступить против короля. Во всяком случае, именно такое объяснение пришло мне на ум, как только я заметил их отсутствие.

И все же король не был один. Вокруг него по-прежнему гудел двор, но состоял он из новых людей. Они были не так стары, не так воинственны, это были в основном выходцы из городской среды. Им не были свойственны жестокость, негодование и презрение, бывшие в ходу у вельмож, стремившихся продемонстрировать превосходство над всеми прочими. Атмосфера, царившая в королевских покоях, была более легкой и радостной. Я не смог бы выразить, что именно переменилось, но это чувствовалось сразу. Вместо того чтобы смотреть на меня как на незваного гостя, люди, которых я встретил, отправляясь на аудиенцию к королю, любезно приветствовали меня. Они были одеты в гражданское платье, без каких-либо отличительных знаков, указывавших на принадлежность к военной или церковной иерархии, которую богатые вельможи не преминули бы подчеркнуть. Вдруг стало невозможно определить, чем занимается каждый из присутствующих. Как будто собрались друзья, не желавшие отягощать других напоминанием о своих обязанностях.

Отношения этих людей с королем напоминали мне о моих собственных чувствах к нему. Речь шла не о рабском подчинении монарху и не о желании влиять на него, как у знатных вельмож. Король властвовал над ними за счет своей слабости, вызывая у них то самое желание служить и защищать его, которое не покидало меня с момента нашей первой встречи в Бурже. Я наблюдал за государем и всеми остальными, и это позволило мне лучше разобраться в собственных впечатлениях. Угловатая походка, нерешительные и неловкие движения длинных рук, выражение болезненной усталости на лице – все его манеры могли быть истолкованы как призыв о помощи. Когда один из придворных пододвинул королю кресло, это не было проявлением угодливости; этот жест являлся скорее искренним выражением жалости, сострадательной услужливости, подобно тому, как, услышав крик утопающего, мы бросаем ему доску, чтобы он мог за нее ухватиться.