Большое сердце маленькой женщины

«Мы боимся того, чего не знаем, а врага нужно знать в лицо… По имени и отчеству знать. И любить…» – подбадривал себя поэт, стремительно двигаясь в сторону дома и мечтая только об одном: чтобы там никого не оказалось, ни Марины, ни Ляльки. Обнаружив, что все складывается именно так, как он хотел, Андрей поспешно запер дверь на все три замка, кстати, никогда не использовавшихся одновременно, и направился к книжной полке. Там, если ему не изменяла память, должны были стоять Медицинская энциклопедия и Справочник практического врача. Но ни первой, ни второй книги на месте не оказалось. «Марина!» – догадался поэт и отправился в детскую, где и энциклопедия, и справочник красовались на видном месте – на полу возле кровати старшей дочери.

Найти нужные статьи особого труда не составило – Марина вместо закладок загнула уголки страниц. Внимательно ознакомившись с обведенным оранжевым карандашом материалом, большой поэт погрузился в состояние полного оцепенения: «Алла ничуть не преувеличивала, прогноз крайне неблагоприятный. К тому же еще и атипичные формы бешенства, которые развиваются на фоне неполноценной вакцинации при хроническом алкоголизме… Черным по белому…»

– И что мне теперь делать? – Вопрос Андрея военврача даже развеселил.

– Богу молиться, – усмехнулся Григорий и, приблизившись, прошептал: – Кончай пороть, Андрюха. Сдохнешь!

– Я здоровый мужик. – Умирать поэту не хотелось. – Просто так не сдохну. Не дождетесь: под себя ходить не стану…

– А если станешь? – Сосед смотрел в глаза Андрею не отрываясь.

– Тогда застрелюсь, – выпалил первое, что пришло в голову, поэт. – У тебя оружие, кстати, есть?

– Оружие-то? – переспросил Андрея военврач и усмехнулся: – Вообще положено… Но на меня, Андрюша, не рассчитывай. Я из-за тебя под трибунал не собираюсь. И тебе, между прочим, не советую.

– А вдруг поздно?

– Не знаю. – Григорий потер подбородок. – Я не рабиолог. Много, что ли, пропустил?

Поэт поднял вверх ладонь, растопырив пальцы.

– Три? – глаза соседа округлились. – А девчонки?

– Не знаю, – честно признался поэт. – Они у меня самостоятельные.

Вечерний допрос с пристрастием завершился довольно быстро, потому что осведомленная Марина, как на уроке, протараторила любопытному соседу:

– Неполноценная вакцинация – фактор, провоцирующий появление атипичной формы бешенства. При условии, что в любом случае прогноз крайне неблагоприятный, пропуск прививки – дорога к скорой гибели.

Лялька согласно кивнула.

– Марин, ты, часом, не по материнским стопам собираешься?

– Нет. – Старшая дочь Аллы Викторовны категорически не желала никакого сравнения с матерью, искренне считая ту отступницей: предала свое призвание, переквалифицировалась в педагога, пошла, так сказать, по пути наименьшего сопротивления – вместо того, чтобы лечить, стала учить. То ли дело отец! Всю жизнь молится одному богу. Толку, правда, от этого немного, но зато звучит впечатляюще.

– Кто твой отец, девочка?

– Мой отец поэт.

– А мама?

– Так… – причем обязательно снисходительно, – учительница.

– Не учительница, а преподаватель, – как-то раз исправила ее Алла Викторовна, о чем тут же и пожалела. Марина скривилась и процитировала нараспев:

– Сейте разумное, доброе, вечное… Сейте, спасибо вам скажет сердечное… Это, что ли? Или вот так? – Девочка подняла руки, растопырила пальцы и стала шевелить ими, изображая мать. – Тоже мне! Экстрасенс! Смешно сказать!

Отец, помнится, тогда, недолго думая, залепил хамке затрещину, но от этого уважения в Марине не прибавилось: она по-прежнему продолжала считать мать предательницей.

– Почему? – не выдержав, однажды поинтересовалась Алла Викторовна, но, услышав ответ, просто ушла в комнату.

– Ты всегда против меня!

– И меня, – бездумно повторила глупая Лялька, но уже через минуту вскарабкалась к матери на колени и прижалась к ее груди с такой силой, словно завтра им предстояло расстаться навеки.

– Разве я против тебя, Лялька?

– Против, – мило улыбаясь, подтвердила та, из чего истерзанная иезуитством старшей дочери Алла сделала вывод, что младшая вообще не соображает, о чем говорит.