Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года

Когда Келли вернулся в штаб-квартиру в Нью-Йорке летом 1922 года и его попросили составить обзор российских операций, он отклонил цифры о кражах, предоставленные сотрудниками Хаскелла: они не включали «потери, понесенные ниже базового склада Округа, о которых практически не было записей. Менеджеры склада могут обсчитать невежественных членов комитета и получить полную квитанцию... Местные комитеты могут украсть со склада деревенской кухни и «уладить это» с инструктором». И так далее.

Начальники российских департаментов знали о факте взяточничества, смирились с этим фактом и редко делали все возможное, чтобы расследовать его. «Всякий раз, когда на американца подавалась конкретная жалоба, он принимал меры, обычно отрубая несколько голов поблизости от предполагаемого преступления по общему подозрению; но для того, чтобы американцы предприняли какие-либо систематические усилия по искоренению взяточничества, им потребовалось бы передать управление кораблем русским, а самим заняться разведкой машинного отделения». Келли предположил, что единственной эффективной проверкой такого подкупа был страх разоблачения осведомителем и, как следствие, потеря должности. «Быть уволенным АРА означало упасть с верхней ступени лестницы процветания в класс голодающих».

Осведомленность Келли о повсеместности этой практики нисколько не смягчила его реакции на дело Линхарта, управляющего центральным складом, который был арестован в марте 1922 года ЧК по пути домой с «несколькими пудами продукции АРА в санях». Не является серьезным правонарушением по нынешним российским стандартам, но это был конец срока для Линхарта, которого Келли уволил и который был «глубоко огорчен суровостью нашего судебного преследования. Это была такая маленькая сумма!»

Вечером 15 марта Линхарт пришел в отдел кадров, чтобы изложить свое дело. Это был не самый благоприятный момент, поскольку появляющиеся у Келли зубы мудрости причиняли ему острую боль, и он только что устроился, чтобы отвлечься за февральским выпуском «Нью-Йорк таймс». «Он вошел в мою спальню, когда я читала. Были слезы и оправдания, к которым я была даже менее чем хладнокровно равнодушна». Келли отказал ему, сказав, что, если Белл захочет с ним встретиться, за ним пошлют. «Этот человек ожидает, что мы простим ему употребление «небольшого» количества пищи для собственного употребления. От меня он не вызвал особого сочувствия, хотя я подозреваю, что уважаемая ЧК пыталась поставить себя в положение, позволяющее оказать нам услугу».

Линхарт упорствовал. 18 марта он появился в офисе, надеясь получить свой февральский паек:

Излишне говорить, что я очень резко оставил его без пайка. Его объяснение о том, что он взял только то, что ему было нужно для собственного использования, как будто это оправдывало его, настолько разозлило меня, что я не испытываю к нему сострадания. Полиция (ЧК) конфисковала все ценное, что смогла найти в его доме. Я не сомневаюсь, что он умирает с голоду, но он может умереть с голоду, прежде чем я разрешу ему выплатить какие-либо выплаты. Проявить милосердие к признавшемуся вору означало бы оправдать его поступок и поощрять дальнейшие кражи продуктов, предназначенных для голодающих детей. Нет системы, которая могла бы защитить нас от нечестных работников склада. Его жизнь или жизнь его жены ничего не значат для меня, когда я сравниваю их с жизнями десятков детей, которые могли быть спасены или продлены с помощью еды, которую он украл. У Белла больше сантиментов, чем у меня, и он настолько ослаб перед мольбами этого человека, что переложил решение на меня. Что бы вы сделали?... Мужчина обращается с личным призывом, дети — нет. Они забились в угол сиротского приюта... немые.

Линхарт утверждает, что он может выявить множество случаев взяточничества, но это никак не влияет на Келли: