Ближе к концу 1922 года, когда Хаскелл встречался с Лениным, в печати появилась небольшая книга Гувера по политической и социальной философии «Американский индивидуализм». О советском эксперименте он сказал следующее:
Если мы будем подавлять фундаментальные импульсы человека, наше производство придет в упадок. В этот час мир становится свидетелем самой масштабной трагедии десяти столетий в душераздирающей борьбе не на жизнь, а на смерть с голодом, которую ведет страна, насчитывающая сто пятьдесят миллионов человек. В России при новой тирании группа людей в погоне за социальными теориями уничтожила первичный импульс индивида к производству, основанный на личных интересах.
Вряд ли можно сомневаться в разочаровании Гувера тем, что победа над голодом, которую он одержал в России, не помогла добиться возвращения к нормальной жизни, которое, по его мнению, было неизбежным — при большевиках у власти или, что более вероятно, без них. Этот исход стал для него очевиден уже к весне 1922 года, и теперь, год спустя, он был абсолютно настроен вывести АРА из России к лету. В Государственном департаменте Девитт Клинтон Пул из русского отдела написал Хьюзу 4 мая о разговоре, который у него только что состоялся с Гувером, который сообщил ему, что прекращает операции к 1 июня: «Мистер Гувер сказал, что он никогда не был так рад закончить работу, как эту русскую работу; что он испытывает полное отвращение к большевикам и не верит, что под их руководством когда-либо может быть создано практическое правительство».
Тот факт, что АРА собиралась полностью свернуть свою миссию без дальнейшей программы восстановления и без официальных американо-советских контактов после этого, придал меланхолическую атмосферу заключительному банкету, организованному АРА, который состоялся в Розовом доме 23 июня и на котором с советской стороны присутствовали Каменев, Дзержинский, Сокольников, Литвинов, Чичерин, Радек, Ландер и Володин. Ленин к этому моменту был инвалидом; он должен был умереть в течение семи месяцев. Американскими ведущими, которые позаботились назвать это мероприятие «неофициальным», были Хаскелл, Куинн, Берланд, Лерс, Телфорд, Моррис, Холден, Брукс и Гилкриз, к которым присоединился финансовый редактор New York Times Джон Финли.
Стенографический отчет не составлялся, но Брукс составил краткий обзор выступлений. Хаскелл выступил в роли тамады и обратился к группе шесть или семь раз. Выдающейся чертой выступлений большевиков является то, что они старались подчеркнуть общность России и Америки и, что несколько противоречит этому, представить историю предыдущих двадцати двух месяцев как победу великого союза между АРА и советским правительством в борьбе за преодоление российской неэффективности и расточительства. Короче говоря, Карл Маркс не был приглашен к этому банкетному столу.
После всей действительной и притворной тревоги по поводу скрытых мотивов Гувера, теперь, в конце, эти конкретные большевики, казалось, искренне сокрушались по поводу того факта, что их правительство не смогло больше ничего добиться от Америки — ни торговли, ни кредитов, ни официальных отношений. Хаскелл попытался подбодрить советскую делегацию, сказав, что миссия АРА еще может привести к признанию США: «Жернова богов медленно перемалывают в Вашингтоне».
Троцкий, который старался держаться на расстоянии от АРА, прислал краткое заявление, в котором говорилось, что его не будет в городе, но что он хотел бы похвалить «энергичный и бескорыстный» вклад американцев, тем самым отозвав инсинуации годичной давности. Другая часть его послания повторялась его товарищами на протяжении всего вечера: Советская Россия — «наша страна, которая так сильно пострадала» — просит о нормальных отношениях с Америкой.
Подготовленные замечания Чичерина, сделанные на английском языке, были задумчивыми и, как и в следующем отрывке, сильно отличались идеализмом: