Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года

Присутствующим американцам, по-видимому, не составило труда запить слова Радека тостом «до дна», но упоминание американского индивидуализма Гувера застряло у Берленда в горле. По его мнению, Радек пытался доказать, что «в конце концов, две философии были не так далеки друг от друга, как можно было бы предположить, что коммунизм на самом деле был не чем иным, как коллективным индивидуализмом. Это было нарушением марксизма, и когда иностранные корреспонденты попросили его объяснить, он ничего не ответил».

На самом деле, отклоняя подобные вопросы, Радек проявлял необычное самообладание. Он мог бы легко парировать вопросы репортера и, умело используя диалектику, выпрыгнуть из этого угла, но это, вероятно, испортило бы хорошее настроение мероприятия. Год спустя, когда его спросили о его отношении к недавнему формированию первого в истории британского лейбористского правительства, он ответил, что в процессе эволюции от обезьяны до комиссара необходимо было пройти стадию министра труда.

Сообразительность Радека помогла ему пережить трудный период разгрома его союзника Троцкого в конце 1920-х годов, и он смог служить своему хозяину Сталину до 1937 года, после чего у него не было возможности маневрировать, и он был загнан в угол и застрелен.

Советское правительство вернуло гостеприимство АРА 18 июля, устроив собственный банкет, на котором прозвучали более пространные тосты в честь «бескорыстной» работы АРА и исторической российско-американской дружбы. На том мероприятии присутствовал Красин и упомянул имена Ломоносова, Лобачевского и Толстого, чтобы показать, что Россия, даже Советская Россия, могла внести большой вклад в развитие человечества «своим участием в общей жизни народов».

Насколько эта советская доброжелательность была искренней, сказать невозможно. Многое зависит от конкретного большевика; конечно, Сталина там не было, хотя, если бы он был, он вполне мог бы высказаться в том же духе. Тем не менее, на каждого умеренного большевика, сидевшего за банкетным столом, приходилось еще несколько твердолобых, ожидавших своего часа. Тем не менее, многие московские американцы считали, что дружеская атмосфера заключительных банкетов была еще одним доказательством того, что эпизод с АРА отрезвил большевиков, как умеренных, так и несгибаемых. Эллингстон сформулировал это так:

Изоляция и борьба настолько исказили коммунистическое отношение ко всему иностранному, что сделали дружеский контакт практически невозможным. За двадцать два месяца прямых переговоров и бескорыстной филантропии АРА вопреки им самим вынудила советских лидеров скорректировать свои суждения, что неизбежно привело к большей готовности жить в семье народов.

Возможно, и так, но обстоятельства сделали бы невозможным его применение еще почти на семь десятилетий. Причина заключалась в том, что большевики не могли «исправить свои суждения» и по-прежнему оставаться верными марксизму-ленинизму. Именно на этом пункте Берланд основывал свое возражение против тоста Радека на банкете: «Конечно, врожденный и абсолютный антагонизм между русским коммунизмом, с одной стороны, и американским индивидуализмом, с другой, остается неразрешенным конфликтом, и на него никоим образом не повлиял опыт помощи».

Путник расстегнул плащ, но не стал, да и не мог, бросать его на землю.

Приветствую прибытие американской кукурузы в Васильевку, 10 апреля 1922 года

Джордж Макклинток и его просители

Выстраиваемся в очередь за кукурузой

Макклинток администрирует помощь

Полковник Уолтер Белл, Уфа

Столовая АРА, Петроград, 1922.

Губернатор Гудрич встречается с жителями деревни в Самаре

Американцы из Уфы. Слева направо: Конвей Ховард, Денис Мерфи, Уолтер Белл и Патрик Вердон

Русские крестьяне

Максим Горький, около 1920 года.

Белл у башкир, Уфа, 1922

Иван Павлов, сидящий в центре, и сотрудники в его лаборатории в Петрограде; Хорсли Гантт сидит вторым справа. Любезно предоставлено Медицинским архивом Алана Мейсона Чесни Медицинского института Джона Хопкинса.