Большое зло и мелкие пакости

— Мань, — начал он, подтаскивая к ее дивану стул, — я тебя забрал, потому что твоя Алина сегодня ночным рейсом должна лететь в Нью-Йорк и быть с тобой в больнице некому. Она мне рассказала, что ночью на тебя кто-то напал и что милиция по этому поводу очень взволновалась.

— А Федор где? — тут же спросила она.

— Федор у Алининых родителей. Она мне сказала, что они его знают и любят.

— Господи, зачем она его родителям-то навязала! — воскликнула Маруся и попыталась сесть, чтобы немедленно бежать за Федором. — У Людмилы Николавны сердце, а Аркадий Петрович все время на работе! Его же в школу надо возить, и обедом кормить, и уроки проверять…

— Мань, — перебил Потапов, — успокойся. Ты все равно сейчас сама не можешь ни в школу водить, ни уроки проверять. Алина через четыре дня прилетит, и Федор твой вернется. Пока ее нет, с тобой буду я.

— Как — ты? — поразилась Маруся. — Что значит — ты будешь?

Потапов вздохнул.

— Я буду приезжать по вечерам и ночевать с тобой, чтобы ты не нервничала. — Он старательно подчеркивал, что все дело только в ее нервах, а вовсе не в возможности повторения всего инцидента. — Днем здесь будет сестра или врач, или оба вместе.

— Мить, что это ты придумал? — Всплеск эмоций отнял у нее силы, пришлось прилечь и даже глаза закрыть, хотя ей казалось, что выглядит это как в кино, и было неприятно. — Я не могу… Ты не сможешь здесь… У тебя, наверное…

— Мань, ночевать с тобой в больнице мне действительно не очень удобно. Здесь удобнее. По крайней мере, об этом не будет оповещен персонал института Склифосовского и Министерство здравоохранения. — Он улыбнулся. — Я публичная фигура, и мне приходится с этим считаться.

Это прозвучало как на собрании, и Потапов поморщился.

— Митя, это невозможно. Я как-нибудь одна. Правда. Спасибо, что ты меня привез, мне сразу полегчало, просто оттого, что я теперь дома. Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были такие сложности.

— Это у тебя из-за меня сложности. Ты теперь должна просто лежать и не думать ни о каких ужасах. С Федором все в порядке. Здесь с тобой все время будут люди. И все, вопрос решен.

— Это невозможно, невозможно. Как ты здесь будешь ночевать? У нас только один диван и кровать Федора. Она тебе не подойдет. Она маленькая.

— В крайнем случае, я буду спать на полу.

— Я тебя боюсь, — сказала она тихо, — я тебя очень боюсь и стесняюсь. Как же ты не понимаешь? У меня в животе дырка. От меня, наверное, воняет ужасно. Я не могу есть и стоять тоже могу не очень хорошо. А ты говоришь, что будешь спать на полу в моей квартире!

— Маня, спать на полу на лестничной клетке я не стану точно, даже если ты умрешь от смущения.

Она посмотрела на него и натянула на голову одеяло.

Спряталась.

Потапов улыбнулся.

Он и сам не понимал, зачем так уж навязывает свои услуги. Ну не хочет она, чтобы он изображал из себя сестру милосердия, и не надо. Самое время отбыть на дачу и почитать в тишине и покое какие-нибудь необходимые для завтрашней работы бумаги. Или позвонить Зое и поехать-таки на эпохальную встречу с Ильиными. Или сделать еще что-нибудь, устойчиво-привычное, приятное, далекое от огнестрельных ранений, больничного запаха и неустроенного бедного быта.

У Мани был именно такой. Две комнатки — любопытный Потапов сразу сунул нос и во вторую — были чистенькие, маленькие и невыносимо бедные. Мебели было мало. Никаких безделушек. Игрушек и то почти не было, а имеющиеся были совсем старыми, старательно вычищенными и как будто подштопанными. Была шикарная железная дорога с мостом и маленькими домиками и еще большая собака — очевидно, подарки Алины.

Обувь под вешалкой — по паре на сезон. Зимние ботинки, практичные до нелепости всесезонные туфли, поношенные босоножки и кроссовки. Следующий ряд принадлежал Федору и был так же беспредельно уныл — ботинки, кроссовки, сандалии. Ничего лишнего, яркого и бессмысленного. Только необходимое.

Конечно, сказал себе Потапов, попробуй проживи с подрастающим мальчишкой на зарплату… кто там она… секретарша? Специалист первой категории, как это называлось в отделе кадров их министерства?

На кухне, где Потапов ставил чайник, все было так же — чистенько, аккуратно, и от этого опрятного нищенства становилось не по себе.

— Мань, у тебя есть клюква? — спросил Потапов, чтобы что-нибудь спросить. От матери он знал, что пить больным лучше всего шиповник или клюкву. Может, позвонить матери, чтобы она приехала и посидела с Маней? Она врач и Маню хорошо помнит. Удивительное дело, но мать помнила всех его одноклассников.

— Митя, не надо никакой клюквы, — страдающим голосом отозвалась Маруся, — ты бы лучше домой поехал.

— Нашел, — сообщил Потапов и вытащил из морозильника пакет с клюквой. Замерзшая и твердая, как каменные шарики, клюква перекатывалась в пакете и приятно позвякивала.

Не станет он звонить матери. Справится сам.

Чего ради, хотелось бы знать?

Митя Потапов был трус и отвечать самому себе на такие вопросы не умел.

Будем считать, что он просто чувствует вину перед ней.

— Митя, — позвала Маруся, — брось ты эту дурацкую клюкву и уезжай. Спасибо, мне ничего не нужно.