Большой день в жизни Кости

— Я? — спросил Костя как можно равнодушнее, хотя внутри у него все дрожало. — А я и не вопил вовсе, я просто крикнул, думал, вы где-нибудь близко.

— Да мы и есть близко. Ты куда делся-то?

Ох, отлегло! Какое счастье! Двойное счастье — наши близко, Митька разговаривает с ним как ни в чем не бывало.

— А вы куда делись? — Костя и Митя вместе нашли выход и стояли в первом коридорчике возле арки.

— Мы с Петром Гавриловичем пошли. Знаешь, там домик такой стоит, а за ним дорога идет вниз. Ты, наверно, нас и не увидал за домиком.

— А чего вы туда ходили? — Косте уже было завидно, что вот они с Петром Гавриловичем осмотрели без него еще какие-нибудь памятные места. — Интересно было?

— Да нет, ничего особенного. Петр Гаврилович нашел какие-то ступеньки, которые от разрушенного дома остались, и говорил, что под ним еще одно знамя закопано. Не то знамя, с которым сегодня встреча будет, а другое.

— Ну? — спросил Костя. — Нашли знамя?

Митя презрительно сощурился.

— Что ж ты думаешь, знамя так тебе на ступеньках и лежит? Копать надо. А никто не копал.

— А когда копать будут?

— Это еще неизвестно.

Густой, гулкий шум голосов и шагов приближался к ребятам.

22. ПОСЛЕДНИЙ КАЗЕМАТ

Первым вошел в коридор Петр Гаврилович. Костя и Митя оказались к нему ближе всех. Пристально всматривался Петр Гаврилович в стены коридора, как бы заново узнавая знакомое место.

Он дошел по коридору до поворота, и там, где стена образовала закругленный угол, твердо встал на обе ноги, прислонившись к углу.

— Здесь, — сказал он, — я держал свою последнюю оборону.

Все ребята, и Тамара Васильевна, и девушка в сером платье, и молодые бойцы распределились в двух рукавах коридора.

— Вот видите, — Петр Гаврилович показал на узкое, как щель, окошко справа от себя, — правый амбразурчик. Враги в него стреляют, а пули в меня не попадают — я в углу. Стреляют в левый амбразурчик, тоже в меня не попадают. И, кроме того, обзор местности из двух бойниц. Хорошо! — Петр Гаврилович улыбнулся.

В узких полосках света ребятам были видны серебристые пятна плесни и черные разводы копоти на стене. Душно. Сыро. Тесно.

Но сейчас воздух согрелся от дыхания людей, набившихся в коридоре, окружавших Петра Гавриловича.

— Ночь была, — сказал он. — Отдышался я после прорыва, зашел сюда и не знаю, куда зашел. Иду — под ногами мягко, а что там впереди — кто его знает?

«Да, да, — подумал Костя, — верно, под ногами мягко, только вот Петр Гаврилович ночью сюда попал, и враги были кругом, а он шел и ничего не боялся. А я что? Днем, в мирное время паутины испугался! Слюнтяй несчастный! Дурак! — выругал себя Костя. — Еще смотрелся в стекло в музее, сравнивал себя с героем, у которого круглое лицо! Как же, выйдет из такого герой!»

— Иду, — рассказывал Петр Гаврилович, — тихо кругом. Никто не стреляет. Вижу, слева чуть-чуть светлеет что-то. Посмотрел — окошко. Слышу, лягушки где-то недалеко: гр-гр-гр… Ага, думаю, значит, вода близко! Вылез я в окошко — вот она, вода блестит, канал обводной рядом.