Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

В целом он предлагал запасаться терпением, переключаться с конвульсивных ритмов перестроечной действительности на медлительный и размеренный ритм не по-здешнему стабильного бытия. В то же время, с сериалами типа «мыльных опер», то есть семейно-любовных мелодрам приходил культ приватной жизни, приватного счастья, рефлексии на личные и интимные темы. Это тематическое поле, как правило, находилось в сложном переплетении с темами собственности и социальной карьеры. Американский вариант «мыльной оперы», как правило, учитывал сюжетные модели драматургии Юджина О Нила, прежде всего пьесы «Любовь под вязами». Приобщение к американским (и отчасти австралийским) сериалам означало в известной степени приближение к проблемам американской ментальности.

Для зрителей, ставших приверженцами того или иного сериала, завершение произведения нередко являло стресс. Впрочем, его ждали, устав от искусственной затянутости, замедленности развития сюжета. Но вместе с тем, завершения внутренне не желали, поскольку за месяцы просмотра образовывалась привычка жить с героями сериала, держать руку на пульсе их переживаний, просто видеть каждый день знакомые, практически родные лица. После завершения «своего» сериала зрители могли ощущать себя потерянными, покинутыми, дезорганизованными. В особенности это относилось к тем, кто не мог найти для себя в реальной жизни достаточно увлекательных и сложных дел, которые отнимали бы основные силы ума и сердца. Сериалы в известной мере адаптировали людей к эпохе перемен. Так что, завершив просмотр одного «своего» сериала, зритель нередко начинал судорожно искать новый «свой» сериал, будучи не в силах оставаться один-на-один с нестабильной и дисгармоничной повседневностью.

В перестроечные и ранние постперестроечные годы, где-то до конца 1990-х, зарубежные детективные сериалы, и прежде всего европейские – французские, немецкие, итальянские, британские – преобладали над американскими. Так что у модели интеллектуального расследования и рефлексии о законе и справедливости, о парадоксах психологии преступающего закон, обозначилось европейское лицо.

А мелодраматические сериалы о приватной жизни обретали латиноамериканское и американское лицо. У постсоветского зрителя закреплялось подспудное ощущение обделенности приватным миром и приватным счастьем в российском – не телевизионном, а реальном – пространстве. Видя бурные личные отношения у родных и знакомых, даже переживая сложные любовные, дружеские и родственные отношения на собственном опыте, российские граждане нередко все равно испытывали воздействие мифологемы об отсутствии приватности и даже «секса» на территории СССР и бывшего СССР [232].

За этим мифологемным комплексом, как мне думается, стояло фантомное переживание идеологических посылов советского времени – о превалировании коллективного и общественного над индивидуальным и приватным, о необходимости оставаться в рамках «высокодуховного» самоосуществления. Уже разрушилась или разрушалась идеологическая система, а вместе с ней культ коллективизма и общественного служения. Уже вовсю развивались прямо противоположные ценности (и началось это еще в советский период, где-то с 1970-х). А многим продолжало казаться, что кто-то не позволяет им любить, страдать, увлекаться, менять спутников жизни, быть счастливыми и многократно переходить от приватного счастья к несчастью и наоборот.

На самом деле, насыщенной бурными событиями приватности не хватало не в окружающей реальности, но в экранных повседневных образах отечественного происхождения. Наш российский приватный мир ни в эпоху перестройки, ни позже не нашел сериальной модификации, сопоставимой по масштабам и резонансу (в отечественной медиасреде) с «Династией», «Сантой-Барбарой», «Богатые тоже плачут», «Возвращением в Эдем».

А между тем телевидение все более воспринималось как непосредственное продолжение социальной действительности. Поэтому и возникало ощущение продолжавшегося, как бы закрепленного в виде злой судьбы, дефицита приватных ценностей и свобод.

В действительности же проблема состояла в невозможности отечественного телевизионного искусства создать мелодраматический сериал определенного уровня, сериал, способный держать внимание большой аудитории, в которую могли бы влиться думающие телезрители.