Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

В перестроечные годы сохранялось единое зрительское телепространство – когда рядовой индивид считает, что вся телепродукция адресована сразу всем, а значит, в потенциале, и ему тоже. Это ощущение основывалось на представлении, унаследованном от советского периода, – о том, что искусство «принадлежит» народу, то есть всем сразу и потому адресуется тоже ко всем сразу. Оно не выбирает между мужчинами и женщинами, столичными жителями или провинциальными, высоко или не очень высокообразованными, молодыми или немолодыми, традиционалистами или модернистами.

Также не было внятного разграничения между серьезным телевидением, мобилизационной экранной культурой, и развлекательным телевидением, расслабляющим, дающим разрядку от социально-политического напряжения. Как раз синтезация серьезного и несерьезного, мобилизующего и развлекающего на телеэкране достигла апогея в эпоху перестройки. Тогда оказалось, что любая тема и любой формат могут развлекать, не переставая быть серьезными и имеющими прямое отношение к нашей истории и современности. Как писала А. А. Новикова, «телевизионным новостям необходимо было не только служить общественным интересам, но и быть популярными» [226]. Политический процесс обретал экранные формы, похожие на телевизионный многоформатный «сериал без берегов», с размытыми границами, с элементами реалити-шоу (в виде прямого эфира с всевозможных политических мероприятий) и заходами на территорию художественных закрытых форм (вроде кукольного политического телетеатра «Куклы»).

На некоторое время образовалась тенденция к разрастанию программы в целый комплекс взаимосвязанных программ, получающий название «канала» – такими программо-каналами были, к примеру, «Авторское телевидение» [227] (1990—1992), «Матадор» (1990—1995), «Красный квадрат» (1992—1993). Зрители не всегда понимали, что именно перед ними, по несколько раз заглядывали в программу передач и переговаривались в таком духе: «Так это что, продолжение вот этой самой программы, которую мы только что смотрели? Или это уже что-то новое? То есть это как бы другой сюжет? И когда все это заканчивается?..» Дожить до завершения программо-канала удавалось далеко не всегда. Особо стойкие члены семьи на утро докладывали, что было потом на ТВ, когда другие домочадцы пошли спать.

Развлекательные же программы, часто внеформатные, и зарубежные художественные сериалы, доселе неведомые и только-только осваиваемые, привносили в нашу жизнь много новых эстетических переживаний. И сам фактор художественной новизны, непривычных форм организации экранного действия и воздействия, привлекал как предмет для напряженного размышления, обсуждения и анализа. То есть не расслаблял, а увлекал и будоражил, очень мало работая как «типичный» продукт массовой культуры, который должен бы притуплять восприятие, отвлекать от серьезных проблем, оперировать банальными клише и потому оглуплять аудиторию, вгоняя ее в интеллектуальный анабиоз или поверхностно тонизируя. Ничего этого, как мне представляется, не происходило.