Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Тем не менее, до эпохи социалистического классицизма (терминология А. Синявского) интерес к психологии масс даже и в России расширялся и, можно утверждать, что имела место история становления этого научного направления. В качестве иллюстрации можно было бы сослаться на сочинение Н. Михайловского «Герои и толпа», появившееся в 1882 году или на опубликованную в России еще в 20-е годы и статью В. Райха [141], немецкого психолога, автора исследования о психологии масс в эпоху фашизма [142]. Мы столь подробно высказываемся о Г. Лебоне потому, что в романе М. Горького не только подробно описана биография героя, не только получила выражение его внутренняя речь, не совпадающая часто с его вербальными высказываниями (что вообще-то характерно для самого писателя, которому с рубежа 20—30-х годов приходилось в общении и в переписке тщательно выбирать слова и осторожно высказываться), но и проанализирована сущность толпы. Она, толпа, то втягивает героя в свою стихию помимо его воли, то выталкивает его, диктуя восприятие им себя как чужого, что становится пружиной постоянной рефлексии героя не только о происходящем, но и о себе и о своих поступках: «В этот вечер тщательно, со всей доступной ему объективностью, прощупав, пересмотрев все впечатления последних лет, Самгин почувствовал себя так совершенно одиноким человеком, таким чужим всем людям, что даже испытал тоскливую боль, крепко сжавшую в нем что-то очень чувствительное» [143]. В конце концов, Самгин испытывает страх перед толпой: «После Ходынки и случая у манежа Самгин особенно избегал скопления людей, даже публика в фойе театров была неприятна ему: он инстинктивно держался ближе к дверям, а на улицах, видя толпу зрителей вокруг какого-то несчастья или скандала, брезгливо обходил людей стороной» [144].

Но это, что касается толпы. Но ведь то же самое герой ощущает, оказываясь не по своей воле, в центре возбужденной и рассредоточенной массы. Его окружают персонажи, придерживающиеся разных взглядов, разных партийных убеждений, а то и просто сыщики, агенты охранки (вроде квартиранта Митрофанова, который исповедуется Самгину в том, что служит в охранке.) Что касается другого агента охранки Никоновой, то она вообще – любовница Самгина. Каждый из окружающих героя втягивает его в нарастающую и расширяющуюся смуту. У Горького герой и в самом деле получился чужим и одиноким, и потому мог бы заинтересовать экзистенциалистов.

Но нам важно разгадать задуманную Горьким конструкцию романа. С одной стороны, писатель здесь предстает продолжателем русского классического романа ХIХ века, что предполагает, что в центре повествования должен стоять именно герой, не важно, действующий он или созерцающий, или, как это мы знаем по русской литературной классике, «лишний» человек. Эту традицию Горький, кажется, соблюдает. Во-первых, он много внимания уделяет детству героя и его переживаниям. Юный Клим весьма честолюбив. Он хотел, чтобы его выделяли из его сверстников, любили, но сам он оставался по отношению к окружающим на дистанции. Ну просто психология будущего вождя по З. Фрейду! Однако следует сказать, что даже в этой серии, пожалуй, центральным эпизодом оказывается катастрофа – смерть его сверстника Бориса. Потом по ходу романа таких катастроф с другими друзьями детства Клима будет предостаточно. Они все обречены, еще ничего не свершив. Это и эпизод с колоколом, когда погибает крестьянин, и Ходынка, и события 1905 года. Кто-то закончит жизнь самоубийством (Например, в 12 серии сообщается об эпидемии самоубийств в России. Только в Москве покончили с собой 1422 человека), кто-то умрет в тюрьме или по дороге на каторгу, кого-то расстреляют во время революции 1905 года. Но, собственно, точно так же закончится и жизнь самого Самгина. Уже в первых кадрах режиссер покажет окровавленное лицо Самгина, предвосхищая финал рассказанной Горьким истории. Поэтому все изображаемое им можно выразить фразой героя о том, что революция нужна для уничтожения революционеров. Но парадокс заключается в том, что это уничтожение, а точнее, жертвоприношение в романе происходит еще до самой главной революции – революции 1917 года.