Большой круг

В белом, отороченном мехом платье я бежала по снежной равнине, за мной гнался человек весь в черном, с черным топором, с лицом, закрытым черным забралом рыцарского шлема. Я остановилась. Подо мной устремилась вниз головокружительно высокая скала голубого льда, отвесная, смертельная. Выбрасывая перья белых брызг, о нее разбивались черные волны. Камера взмыла вверх и отъехала назад, демонстрируя, что человек с топором и я одни на вершине айсберга, плывущего в пустом штормовом море. Мой крупный план, я смотрю, как приближается мой преследователь. Монтажная склейка – чернота. Появляются белые буквы: «Раз упал, это навсегда», – буквы тают, их сменяет дата выхода фильма. Все аплодируют.

* * *

В новозеландской постели Алексей рассказал мне о своих родителях, любящих, думающих, демонстративно старомодных в стиле «подзор для кровати – курительная трубка – Буш наш президент», который он считал камуфляжем под белых и в результате разбил себе сердце, поскольку это не работало. Об отвратительном дерьме, с которым черные сталкиваются в Голливуде, даже если у всех пуританское воспитание. О том, как иногда бывает одиноко, какие невежи редакторы, как явно они не хотят черных в помещении, а то, видишь ли, не обращая внимания на цвет кожи или произнося пустые фразы, чувствуют себя неловко. Как все считали, будто он работает только на черных звезд или баскетболистов. Как его до сих пор принимают за ассистента, хотя ему тридцать девять лет и он имеет сногсшибательный успех. Как его до сих пор останавливают копы, сомневаясь, что у него может быть «тесла». До того как Оливера взяли в «Архангела», босс Алексея велел ему состричь дреды. «Если хочешь, чтобы тебя принимали всерьез, потрудись сделать серьезную прическу», – заявил он. Алексей не сделал, теперь он партнер, и никто ничего не говорит ему про волосы, только несоразмерные комплименты.

Во время приветствия перед благотворительным ужином он подошел ко мне боком, и мы смотрели в одну сторону, как будто куда-то ехали.

– Я не знала, что ты тоже будешь, – сказала я.

– Я тоже. Два дня назад узнал. Оливер достал меня с мальчишником. У меня кончились отговорки.

Оливер считал, что Алексей мало развлекается, и всучил ему танец на коленях, часы «Патек Филипп», пятьдесят тысяч баксов для проигрыша в покер, шампанское, чтобы тот поливал толпу в каком-то клубе, где знаменитый диджей время от времени нажимал клавишу ноутбука.

– Не помню, чтобы я подписывался на реконструкцию «Красавцев», – продолжал Алексей. – Теперь у меня на очереди амок в «Порше»?

Я рассмеялась в лицо подошедшим випам, какие-то богатые на вид родители и две девочки-подростка в вызывающих тревогу сексуальных прикидах à la Катерина. С другого конца помещения на нас посмотрел Оливер.

– Прости. – Алексей заполз обратно в раковину профессионала и отошел к Оливеру.

Были еще какие-то маленькие девочки, люди в костюмах, одинокий бородатый парень, изложивший целую эзотерическую теорию о философии, лежащей в основании «Архангела». Я улыбалась, раздавала автографы, позировала для фото, но видела при этом только Алексея, хоть и не смотрела на него. Редвуд практически выветрился из головы. Я вспоминала о нем с нежностью, даже ностальгией, как будто наш так и не случившийся роман был далеко в прошлом. Когда Алексей опять придвинулся боком, я не стала смотреть на него, но он заполнил мой горизонт, как грозовой фронт. Сбоку он спросил:

– Хочешь потом выпить?

* * *

Мы бодренько делали вид, что сплетничаем в тусклом свете тайного бара для крупных игроков и знаменитостей. Прекрасно. Мы друзья. А что делают друзья? Тусят. Догоняются. Мы оба щитом выставили перед собой вранье.

– Ты ведь не разнесешь? – спросил Алексей, имея в виду Оливера, развлекающегося с подростком. – Такое нам сейчас нужно меньше всего.

– А Гвендолин знает? Она безутешна?

Алексей закатил глаза:

– Подозревает. Оливеру пришлось штурмовать обаянием.

– Все равно выползет.

– Не все выползает. – Алексей пристально посмотрел на меня: – Очень надеюсь, что не все.

С потолка, отбрасывая на нас водянистое сияние, свисал огромный скульптурный светильник, шар из голубых стеклянных щупалец, напоминающий морского анемона.

– Да, – сказала я, – кое-что остается между двумя.

– Однако такое тоже может напугать до усрачки. Возможно, кое-кто считал, не грех чуть-чуть пошалить, а потом от реальности наложил в штаны.

– Но, возможно, другой кое-кто мог бы проявить больше понимания. Мне кажется, кое-кто, возможно, поддался эмоциям и отказался видеть картину целиком.

Он улыбнулся, его щеки засияли голубым:

– Возможно.

– Представляется возможным. – Я сделала глоток.

– Возможно, и кое-какие чувства задержались подольше, чем кое-кто ожидал.

– Возможно, это кое-кому знакомо.