В двадцать лет разведенная Жаклин Кокран приезжает в Нью-Йорк и нанимается в салон красоты Антуана, расположенный в «Сакс Пятая авеню». У месье Антуана, Антуана из Парижа, воистину знаменитого парикмахера, есть нюх на следующую волну. Он придумывает стрижку «под фокстрот» и очаровательно мальчишескую прическу, совсем короткую, с ней от него выходят Коко Шанель, Эдит Пиаф и Жозефина Бейкер. Ему нравится Джеки, ее строгая губная помада, решительно напудренный носик, запах опилок под дорогими духами.
Каждую зиму она без остановок на своем «Шевроле» ездит из Нью-Йорка в Майами, где находится филиал Антуана, подбирая для компании путешествующих автостопом. В Майами множество подпольных баров, джазовых оркестров, казино, роскошных вечерних клубов, коктейлей и длинного белого берега. Вы никогда не догадались бы о Великой депрессии, увидев шелковые чулки Джеки, золотые пудреницы Джеки с маленьким круглым зеркальцем, куда помещается только мизерный ее кусочек. Но всего этого мало. Все это проходит. Кудряшки обвисают. Из-под пудры проступают жировые выделения. Там, в Панхандле, все еще стоит отмеченная в сердце могила. Ночное небо давит на крышу ее гостиницы, на пальмы в саду, на спящих под ними фламинго. Не оставляет желание вырваться на свободу, но свободу от чего? От позолоченной жизни, которую она с таким трудом выстроила вокруг себя? Прочь, прочь, но куда?
– Я тоже в детстве купила себе «Форд», – сказала Мэриен. – Деньги заработала тем, что развозила на грузовике товары.
Благосклонность Джеки засветилась ярче:
– Правда? Похвально. Куда вы денете «Бичкрафт», если отправитесь за границу?
– Может быть, продам. Или куда-то поставлю. Не знаю. Ему досталось. Я работала в сложных условиях.
– Знаю. Вы писали в телеграмме. – Джеки протянула руку за журналом Мэриен, открыла его на последней странице и посмотрела общее количество налетанных часов. Выщипанные и подведенные карандашом брови приподнялись и изогнулись: – Странно, почему я не слышала о вас раньше, если вы столько налетали. Я думала, что неплохо знаю самых опытных девушек, но это говорит о том…
Мэриен подождала, пока она скажет, о чем же это говорит, но Джеки продолжила листать журнал.
– Я в основном работала на севере, – уточнила Мэриен. – И на себя.
– Вы, несомненно, налетали.
Подзуживаемая сияющими трофеями, сияющими волосами Кокран, Мэриен призналась:
– У меня больше часов, чем указано здесь. Намного больше.
Джеки вдруг потемнела:
– Почему они не отмечены?
Надо было помалкивать. Мэриен уставилась в окно, соображая, как объяснить, что, не имея лицензии, летала для бутлегеров и, прежде чем вернуться к Мэриен Грейвз, носила имя Джейн Смит.
– Какое-то время, – сказала она наконец, – я жила под другим именем.
– Почему?
– Ушла от мужа и не хотела, чтобы он нашел меня.
– А где он сейчас?
– Умер.
– Понятно. – И Джеки тоже перевела взгляд на окно, похоже, задумавшись.
В 1932 году в Майами Джеки на ужине сажают рядом с миллионером с Уолл-стрит. Флойд Одлам, ему еще нет и сорока. Родом из Юнион-Сити (Мичиган), скромное происхождение, сын методистского священника, ставший финансистом. В 1929 году им овладели дурные предчувствия, сильнейшая тревога, которой оказалось достаточно для продажи почти всех своих авуаров до полного краха. Потом Одлам задешево скупал компании. Говорят, он единственный человек в Америке, на депрессии, напротив, зарабатывающий. Он прослышал, что на ужине будет женщина, работающая для того, чтобы жить (он таких встречал немного), и просит посадить его рядом с ней.
За крабовыми тарталетками Одлам спрашивает:
– Чего вы хотите?
– Соли, если можно, – отвечает Джеки.
– Ха. Я имел в виду, в жизни.
– Собственную косметическую компанию.
– Но это такая огромная сфера, столько конкуренции, особенно когда все затягивают ремешки кошельков, а некоторые остаются с одними ремешками, без кошельков.
– В угнетенном состоянии мелкие приятные излишества имеют большое значение, – полагает она.
– Надежда на губную помаду, – кивает он, – правильно. – Потом спрашивает: – А если вам научиться летать на аэроплане? Вы могли бы быстрее преодолевать длинные расстояния.
Она никогда не думала о том, чтобы летать, но что-то тут же начинает щекотать и подсасывать. Вслух она спрашивает:
– А у меня получится?
– Конечно, получится, – отвечает он так твердо, что ей не остается ничего, как только поверить. И тут она понимает, Одлам будет ей нужен. Он внешний источник ее уверенности в себе.
Для него она очередной обесценившийся товар, имущество, которое можно задешево получить и вдохнуть в него жизнь.
Он уже женат, ну и что?
В первый раз, когда она поднимается в воздух, ее цепляет. Проглатывает целиком. Вот оно. «Прочь».
Не отводя взгляда от окна, Джеки спрашивает:
– Вам нравится Нью-Йорк?
Обрадовавшись, что разговор о муже окончен, Мэриен отвечает:
– В городе я не чувствую себя дома.
С началом войны Анкоридж, Ном, Фэрбанкс хоть и разрослись, но остались фронтирами. После Перл-Харбора по ночам теперь отключали электричество, что всех на Территории только раздражало.
– Вы здесь впервые?