Большой круг

Мэриен, в страхе, что может опоздать, телеграфировала непосредственно Джеки Кокран, указав число налетанных часов, коротко упомянув об опыте полетов в сложных условиях и попросив рассмотреть свою кандидатуру. Ах, если бы ее взяли, она бы летала на военных самолетах, виденных ею на Аляске после принятия программы ленд-лиза, те сотнями летели в Россию. Ответ отбил чечетку по проводам на следующий день. «Приезжайте Нью-Йорк собеседование. Случае удовлетворительного исхода проследуете прямо Монреаль на экзамен оттуда Англию».

Горничная провела ее через большую гостиную, где какой-то мужчина отрывисто, по-деловому говорил по телефону, потом по коридору, стены которого также были расписаны самолетами. Мимо быстро прошла элегантно одетая молодая женщина с папками в руках. Мэриен остановилась у газетной фотографии Джеки в рамке: сидит в кабине аэроплана и, держа перед собой маленькое зеркальце, красит губы.

В светлом кабинете, окнами выходящем на Ист-Ривер, за бело-золотым письменным столом, наполовину затопленным озером бумаг, придавленных от теплого ветра пресс-папье разных размеров и материалов – латунный орел, крупный аметист, компас, – сидела Джеки. Она встала пожать Мэриен руку, и та впилась глазами в аккуратные светлые волосы, красный шелк перехваченного поясом платья. Кокран показалась ей лакированной, откорректированной, льстивым портретом женщины, написанным поверх этой самой женщины.

Когда они сели, Джеки наставила палец на Мэриен:

– Не пойдет.

Мэриен решила, что Джеки отвергает ее в принципе.

– Со мной не пойдет?

– Вы должны быть послом. Предполагается, что вы будете представлять американских женщин. Леди. А не грязных мартышек. – Ее речь была тщательно вычищена, но подспудно слышалась замаскированная резкость, чувствовались острые локти.

Мэриен осмотрела себя:

– Я думала купить платье.

– И почему же, черт подери, вы этого не сделали?

Утром она мялась перед стеклянными дверями «Мейсис», мимо проносились стильные леди, уверенно шаркая по ней углами пакетов с покупками. Смотрела на блестящие полы, прилавки, флаконы духов, собственное не вписывающееся сюда отражение.

– Не хотела тешить себя надеждой, – сказала она Джеки.

– Все ровно наоборот. Нужно одеваться в соответствии со своими стремлениями.

– Я не стремлюсь ни к чему другому, кроме как быть летчиком.

Губы Джеки поморщились в улыбке:

– Не упрямствуйте. Вы должны понять, что хотят контраста – журнальные фото обычных хорошеньких девушек, опрятных с головы до ног, с кудряшками, подающих кофе и пирожные, но в то же время летающих на больших самолетах. Нельзя быть летчицей, не будучи леди.

Значит, помада в кабине самолета не реверанс, не угодливое притворство, а что-то более важное, броня – так жук складывает крылья гладким панцирем.

* * *

Неполная история: Жаклин Кокран родилась под именем Бесси Ли Питман в 1906 году, в детстве без конца переезжала с жалким скарбом из одного насквозь отсыревшего селения у лесопилки на севере Флориды в другое, растили ее почти наверняка родные родители, хотя позже, желая создать образ особенной девочки, она уверяла, что является сиротой. У босоногой уличной оторвы четверо братьев и сестер, она ловит крабов и ворует цыплят. Сегодня она вспоминает – похоже на правду, – как носила платья, сшитые из мешков для зерна, и спала на соломенном матрасе в лачуге на сваях, где окна были затянуты промасленной бумагой.

Недобро ухмыляющийся старик рассказывает ей, будто она родилась мальчиком, но в раннем детстве один индеец прострелил ее стрелой, после чего у нее появился пупок, и она так удивилась, что села прямо на топор и стала девочкой. Девочки – это мальчики, которые сели на топор, говорит он.

Она недоумевает, почему тогда у мальчиков тоже есть пупки. Они что, не удивились, когда индеец пустил в них стрелу? Или поблизости не оказалось топора? В воздухе пахнет сильным, острым ожогом лезвия, пронзающего дерево. Ее кожа покрывается тонким слоем опилок. Она гуляет, где хочет. Совсем маленькая, становится свидетельницей того, как в лесу линчуют, потом сжигают человека.

Бесси Ли, восьми лет от роду, работает по ночам, толкая тележку по ткацкой фабрике, развозя ткачихам бобины. Так, скажет потом Джеки Кокран, она заработала на первую пару туфель. Она навострилась быстро уплетать обед и прятаться в тележке, чтобы немного поспать, надеясь, что ее не заметят мужчины. (Она учится лягаться и бить кулаками, иногда этого достаточно.) Скоро она уже прядильщица, ходит до рассвета между рядами бобин, выискивая поехавшие петли. В легких ворсинки, в ушах грохот станков. Ребенок подходит к станку, маленькими проворными пальцами завязывает лопнувшую нить, ставит бобину обратно, и прядение продолжается, а парнáя южная ночь давит на длинную крышу фабрики, на хлопковые поля, на красный глинозем.

Молодец девочка. Ее опять повышают. Она поставлена надзирать за пятнадцатью детьми, проверяющими качество сотканной ткани, пятнадцатью согбенными, ссохшимися миниатюрными людьми, скорчившимися, как ювелиры, над гладким, колышущимся, прохладным хлопком.