Большой Песец

«В охранные отряды[170] я попал в конце 38-го. Много пришлось поколесить по стране. Много где надо было наводить порядок. Было весело и интересно. Потом война с Польшей. Много наш штурмбанн[171]в Польше не успел повоевать. Нас почти сразу озадачили организацией приёма военнопленных. Потом – через полгода, была Франция. Там мы уже воевали. Лагерями занимались другие. Потом Греция. Хорошие времена были. Тепло, море, молодое вино, знойные гречанки. Но и по горам полазить пришлось. Там, в греческих горах, я первый раз и отличился, стал шарфюрером[172]. Потом была подготовка к войне с большевиками. В Россию я входил уже обершарфюрером[173]. Зимой поморозился под Москвой. Буквально. Отправили в Рейх лечиться. Весной, выписавшись из госпиталя и отгуляв отпуск, получил назначение в Норвегию. Кадровики рассудили, что раз в Греции воевал в горах и раз выжил в русские морозы, значит, я уже готовый северный горный стрелок. Так я попал в дивизию «Норд». Получил звание унтерштурмфюрера[174] и пехотный штурм[175]. Не успел освоиться, как началось русское наступление[176]. Почти три недели напряжённых боёв. В какой-то момент мы даже попали в окружение. Русские лыжники перерезали дорогу, ведущую из Кестеньги в Финляндию. Тут бы и закончилась для нас война, но нам на выручку шла 163-я пехотная дивизия. К тому времени русские уже потеряли почти все свои танки[177]. Не, это не мы их перестреляли, это какой-то их умник послал танки в атаку через болото, там они все и застряли. Мне повезло, русские танки застряли как раз напротив позиций моей роты. Эти танки записали на наш батальон, а я получил следующее звание и Железный крест 2-го класса. В общем, 163-я нас выручила. Но нам всё же пришлось отойти на несколько километров от своих старых позиций. Потом почти год мы маялись бездельем. Ну как бездельем. По сравнению с тем, что творилось на других участках фронта. Это там были битвы-прорывы-окружения-победы-поражения. У нас же – так, перестрелки. Миномёт пару раз в день выстрелит, раз в неделю бомбардировщики прилетят, снайпер постреляет, диверсанты пару-тройку раз в месяц похулиганят. Рутина-скукота. Иногда ездили на отдых в Кестеньгу. Там что-то типа санатория было. Бухнуть, помыться, отоспаться, в борделе покувыркаться. В конце 42-го русский снайпер убил нашего командира батальона. Я единственный из офицеров штурмбанна имел орден, ну мне и присвоили чин гауптштурмфюрера и назначили командиром батальона. Нормально. За четыре года из рядовых до комбата дослужился. Мечтать начал. Судя по всему, война ещё не скоро кончится, так, глядишь, и до штандартенфюрера[178] дослужусь к концу войны. Кто ж знал, что всё так закончится? Хреновые новости пришли в начале марта 43-го. Русские разгромили 36-й корпус и прорвались к Ботническому заливу. Финны сдали Хельсинки и капитулировали перед русскими. Финские полки, что стояли у нас на флангах, в один день собрались и свалили с позиций. Даже нас не предупредили. Русские нас поначалу не трогали. Заняли потихоньку финские окопы, и всё. Потом, дня через три после ухода финнов, нас начали долбать русская авиация и артиллерия. Сначала в воздухе появлялся русский разведчик. Потом прилетали их штурмовики. Наши зенитки открывали огонь, но тут же по ним начинала бить русская артиллерия, корректируемая с авиаразведчика. Если мы начинали отвечать артогнём русским пушкам, то и по нашим батареям прилетало. Ну, а нашей авиации мы уже больше никогда и не видели. А приказа на отступление нам тогда не давали.

Два-три дня, и дивизия осталась без ПВО и артиллерии. Теперь русские начали нас безнаказанно бомбить. И хорошо, если обычными бомбами. Были у них такие бомбы, что даже снег от них горел. Ага. Напалм. И были бомбы объёмного взрыва. Не укрыться от них было даже в бункере. Хорошо, что, видимо, у русских таких бомб тогда было ещё немного, и нам не часто от них прилетало. За три дня выбомбили у нас все склады. Бблыпую часть техники пожгли. Хорошо, что лошади в дивизии были. Немного, но были. Когда продсклад сгорел, мы лошадей стали есть. И тут у нас в тылу опять финны объявились. Пришли от них парламентёры. Предложили сдаваться. Не, не финнам. Финны нас должны были сразу русским передать. Если не сдадимся, то назавтра назначен штурм. Причём совместный – русско-финский.

Парламентёров расстреляли. Наш комдив группенфюрер Кляйнхайстеркамп принял решение идти на прорыв. Ночью пошли в атаку на финские позиции. Пошли все, кроме раненых, их оставили, машин ведь у нас почти не осталось, не на чем их было вывезти. И это, похоже, были самые удачливые счастливчики из нас. Уже через день они были в русском госпитале. Это я много позже узнал. Им не пришлось пройти через то, что вывалилось на нашу долю.