Большой пожар

За ним числилось множество приключений, которые вошли в гарнизонный фольклор. Начались они с того, что молодой, только что выстреленный из училища начальник караула выехал на свой первый пожар: задымилась мансарда на даче известнейшего в городе лица – главного режиссера драматического театра.

– Подъехали, – рассказывал Гулин, – у меня кровь кипит, так потушу, что Савицкий с Кожуховым на руках носить будут. Выхожу, кидаю орлиный взгляд на мансарду, а вокруг меня режиссер в пижаме бегает, на премьеру приглашает, на Гамлета смотреть. Приду, говорю, папаша, не беспокойтесь. И в бой, братва! Лафетный ствол поставил, поднял давление до двенадцати атмосфер – режиссеру класс хотел показать! Мы эту мансарду разнесли вдребезги! А потом выяснилось, что горела корзинка с бумагами, ведром воды можно было залить.

– А режиссер? – стонали слушатели.

– С виду интеллигент, в пижаме из Японии, а ругался как пожарный, даже спасибо не сказал.

В другой раз тушили дом, перекрытие рухнуло, и Гулин чудом остался стоять на голой стене, на уровне пятого этажа. Стоять неуютно, не циркач все-таки, стал кричать вниз: «Лестницу давайте!» Куда там, никто не слышит, идет атака на огонь. Видит – внизу штаб, все вокруг бегают, по телефону звонят, никому до него дела нет. Ну, раз так – ствол на штаб, освежил хорошенько, вскочили, увидели, подали лестницу. Кожухов, облитый с головы до ног, похвалил за смекалку, а «за хулиганство» все же навесил выговор.

И так пошло. Хорошо потушил, так квартиру внизу залил, – выговор. В другой пожар никаких накладок, одно сплошное геройство, так на вопрос председателя исполкома, трудно ли было, ответил: «А мы все время боремся с трудностями, до обеда – с голодом, после обеда – со сном». За скоморошничество – строгач.

Задиристый, бесшабашный, острый на язык Гулин давно бы вылетел из пожарной охраны, если бы Кожухов в душе не испытывал к нему слабости – сам в молодости был не из тихих. И люди в карауле подобрались под стать начальнику, дерзкие, веселые и вроде бы беспечные, но только до выезда на пожар: на пожаре Гулин был зверем. И тот, кто боялся огня, норовил пропустить товарища вперед, у Гулина надолго не задерживался: уходи, друг, куда-нибудь, у нас тебе не ужиться.

Гулинских ребят приезжему начальству старались не показывать: КИПы, техника всегда в порядке, но либо полы не подметены, либо бойцы одеты с нарушением формы, либо, того хуже, сам лейтенант докладывает подмигивая (есть медицинская справка – непроизвольно подергивается правое веко), от чего начальство приходит в ярость.

Зато на пожарах Гулину и его ребятам поручались самые «горячие» точки

– эти сорвиголовы везде пройдут.

Другому старшему диспетчеру Гулин бы, наверное, сгрубил, но Нина Ивановна не раз его выручала и отказать в ее просьбе, хотя такое дело считалось для пожарного оскорбительным, никак не мог: поехал снимать кошку. Спасаясь от злющей дворняги, забралась она на вековой дуб, и пришлось задействовать тридцатиметровку – под восторженное улюлюканье окрестных мальчишек. За кошкой полез Володя Никулькин по прозвищу Уленшпигель, бывший монтажник-верхолаз, маленький и ловкий, как обезьяна. Пока он под свист мальчишек стаскивал кошку с ветвей, старушка, ее владелица, крестила чудо-лестницу и угощала пожарных теплыми пирожками, а Володьку, как он ни увертывался, расцеловала в обе щеки – награда, которую он охотно уступил бы любому другому. Старушкины поцелуи были главным предметом шуток на обратном пути, и Володька, чтобы сохранить репутацию, поклялся сегодня же взять реванш – по-новому разыграть свою постоянную жертву, Ивана Ивановича Потапенко по прозвищу Нефертити.