Большой секс в маленьком городе

— Ладненько, — сказала она. — Вот почему мне нравится амеба. Видите ли, амеба — это одно из чудес природы. Она все время меняется. Это и значит слово «амеба». Оно значит изменение по-гречески. И наша амеба все время изменяется. Все время. Разве это не чудо? Это урок для всех нас. Все мы, все мы должны меняться, все время. Все мы должны быть как амебы.

Со стороны помоста, где сидел Зовите-Меня-Дэн, раздалось ироническое фырканье, но Мэри Эдди Эдди-младшая его проигнорировала.

— Теперь ваша очередь. Вот ты, каких животных ты любишь больше всего?

Огорошенный тем, что кто-то добровольно сел между Мальчиками, я потерял дар речи. Тем временем они отвлеклись от той загадки в полу, которую пытались разгадать, и с несколько задумчивым видом наблюдали за нашей гостьей.

— Так каких же? — терпеливо переспросила она с видом «что ж ты молчишь как рыба?».

— А, точно, рыба! Я рыб люблю.

— Как интересно. Правда, очень интересно. А вы, ребята?

Мальчики что-то буркнули про то, что неравнодушны к кролику.

— Прекрасно. Это один какой-то зайка или все маленькие зайки?

— Кролик, — повторили Мальчики.

Это был вопрос времени, когда мы перешли бы к сравнительным достоинствам тушеной и жареной крольчатины. К счастью, Мэри Эдди Эдди-младшая удовлетворилась ответом и объяснила цель этого упражнения.

— А теперь я хочу, чтобы все остальные представили себе, что эти ребята и есть их любимые животные. Вот это котеночек, а эти ребятки зайчики, хорошо? И тогда я расскажу вам кое-что о том, что случается с котятами и зайчиками в нашем мире и почему это нехорошо.

Я испытал реальную боль. То, что у нее повернулся язык назвать двух неуклюжих бугаев «ребятками», было уже достаточно плохо. А то, что мы должны были представить их в виде зайчиков, это фактически приравнивалось, к жестокости. Хотя мои двоюродные братья едва вступили в подростковый возраст, они уже оставили след в летописи нанесения увечий, величественных в своем размахе. Любые ответственные родители уже давно определили бы их под особый надзор, предпочтительно под надзор кого-нибудь здоровенного, голодного и трехголового, обитающего в пещере. Но дядя Кен был безответственным родителем, а тетя Долорес снисходительной до степени уголовного преступления и предпочитала измышлять себе Горести по другим поводам, а в Мальчиках души не чаяла и считала их образцами всех добродетелей. Но даже она не назвала бы их «зайчиками». Возможно, она еще могла бы позволить себе «ягнят», но «зайчики» — это уж вовсе выходило за рамки приличий.

— Цель, которую ставим мы перед собой в ЖТЛ, — сказала Мэри Эдди Эдди-младшая, — открыть доступ в моральную общность и для других особей, кроме особей человеческого вида.

Я лично сомневался в том, что это пошло бы на пользу другим особям, но если она-таки намеревалась это сделать, то могла бы начать с Мальчиков. Они сидели рядом с ней, как два каменных великана с острова Пасхи, пока она описывала неврологический диапазон от медуз, которые «почти растения», до «высокоразвитых» человекообразных приматов. В этот момент произошла первая передача жизненной материи. Что-то прыгнуло. Что-то с одного из Мальчиков. Что-то маленькое и в своем роде высокоразвитое. И оно приземлилось на пучок миссионерши.

— Есть три основных права, — объясняла она. — Право на жизнь, личную свободу и запрет на жестокое обращение.

Милостивый Бог Дональд занервничал. Не думаю, что он заметил начальную фазу колонизации Мэри Эдди Эдди-младшей (что-то черное и умеренно волосатое ползло по ее левому носку), но на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес разговоры об основных правах считались подстрекательством к мятежу, и если бы сторонники Пожизненного Президента их услыхали, то показали бы нам, где зимуют высокоразвитые особи ракообразных.

— Животные — это не имущество, созданное ради человеческой выгоды, — продолжала она, — и то, как мы используем их, не имеет нравственного оправдания. В будущем к этому будут относиться так же, как мы сейчас относимся к рабству.

Мэри Эдди Эдди-младшая запнулась. Что-то ее насторожило. С того места, где я сидел, мне было видно, как у нее на щиколотках скопилась небольшая армия многоногих существ. Но она только чувствовала, как что-то щекочет ей затылок. Она потеребила пучок, но продолжила говорить, теперь уже о косметической промышленности. Она показала рукой на «зайчиков» и вслух задалась вопросом, как вообще можно додуматься до того, чтобы закапывать шампунь в их розовые глазки, и затем перешла к доказательству от частного к общему.

— То, что животные не обладают так называемым разумом, еще не является причиной, чтобы не допускать их в нашу моральную общность, — сказала она. — Вопрос не в том, могут ли животные размышлять, и не в том, могут ли они разговаривать, а в том, могут ли они страдать.