Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

Красный оркестр погиб, растерзанный гитлеровскими палачами.

Граждане разных стран, сыновья и дочери разных народов были солдатами тайного, незримого антифашистского фронта, организации, которую мы называем Красным оркестром. Эти люди закрыли собою брешь, пробитую в рядах советской разведки сталинским террором и стали жертвами гестапо.

Выбирая путь борьбы и сопротивления нацизму, не каждый из них понимал, какие адовы муки их ждут, какой тяжкой и жестокой будет расплата. Сильные и слабые люди, мужчины и женщины, по-разному они вели себя в фашистских застенках, шли в свой последний бой и уходили в небытие... И погибли — во имя Победы.

Я вспоминаю бронзовых героев Огюста Родена, когда думаю о Красном оркестре, о тех, кто не вернулся с поля боя, погиб во имя нас, живых... Вспоминаю своих товарищей, с которыми ходил в атаку и прыгал с танка во вражеские окопы... Вспоминаю тех, кто был солдатом Великой Отечественной войны, кто жертвовал собой ради нашей великой Победы.

Наша память о тех, кто сражался, — их высшая награда.

Подвиг героев бессмертен.

Посеянное — взойдет.

Москва — Берлин — Копенгаген — Москва

1986 — 2004 гг.

БЕСЕДЫ О КРАСНОЙ КАПЕЛЛЕ {19}

ТРЕППЕР ЛЕОПОЛЬД (ЛЕВ ЗАХАРОВИЧ). БЕСЕДА 13.01.1969 г.

Часть первая.

Мой первый контакт с Главразведупром был в первой половине 36-го года. Неверно, что пишет Перро про Фантомаса^{33}, он жив. Дело было в том, что все происходившее до 36-го г. связано с тем, что я помогал работникам Разведупра, которые работали во Франции. Помощь заключалась в том, что в 30, 31, 32-м гг., когда нужно было несколько человек или нужно было знать, скажем, адрес. Скажу другое, что вы поймете, как далеко мы шли в связи с этой работой. Был у меня случай с одной девушкой. Нужно было переключить ее на эту работу. Ее называли троцкисткой. Вы представляете, как от нее отодвинулись. Мы привлекли ее, она пошла на работу. У меня были такие контакты, сам непосредственной разведработой не занимался. Но почему же пришлось бежать из Франции? Дело в том, что произошел первый крупный провал. Провалился Штром. Там оказались товарищи, которые разрешали себе то, на что не имели права. Например, для своих работников он среди других дал и мой адрес. Когда начался провал, в руках французской контрразведки оказались какие-то таинственные письма, написанные на мой адрес. Расследование показало, что (Штром и молодая женщина-врач были арестованы) мне грозит тоже арест, а я был известен как партийный деятель, и все это могло скомпрометировать партию. Тогда я получил указание ЦК Французской партии немедля исчезнуть. А Перро дает эту часть книги на основе документов, которые он нашел в префектуре полиции, где для них я был связан со шпионажем.

Я приехал в Берлин. Этот рассказ тоже идет по данным французской контрразведки. Я совершенно спокойно сел в поезд и уехал. В Берлине встретился с Вальтером, который руководил МОП Ром, он меня принял, провел в Берлине 8 дней, оттуда приехал в Москву. Поселился на Воронцовом Поле, в доме для политзаключенных. Через три или четыре месяца приехала жена с ребенком. Родился в Париже в 31-м г. Приехала в 33-м г. Я жил в Москве, с Разведупром не имел ничего общего, связан был с КИ и секцией Компартии Франции.

Во Франции проходил еще один процесс, связанный с нашими разведчиками, и обвинение пало на компартию. Среди арестованных был работник «Юманите» Рикье, который будто был главным провокатором, из-за которого была раскрыта вся сеть. Шума тогда было очень много, в партии работал Жак Дорио, который тоже каким-то образом дал подтверждение, что руководство партии связано с советской разведкой. Дюкло должен был уехать. Меня послали в Комуниверситет Запада им. Мархлевского^{34}. С Дюкло был знаком по партийной работе в Париже.

Было заседание в Колонном зале, в президиуме сидел Дюкло, увидел меня, машет рукой, встретились в перерыве. Чем тебе помочь? Ничего не нужно. Как жена? Вот тогда меня и направили в Комуниверситет, кончил в 36-м, стоял вопрос о поездке на работу в Польшу или обратно во Францию. Там уже начиналось движение за единый фронт. Вот тогда и возник вопрос о Рикье. В Разведупре меня встретил легендарный человек — Берзин. Говорили о задаче, которую мне поручали. Сушествовала уверенность, что виноват Рикье, что он главный провокатор, но прямого отношения к организации он не имел. Ситуация складывалась сложная. Противники усматривали руку Москвы, в компартии — агентов Советской России, а французские коммунисты упрекали руководство компартии — как мог проникнуть провокатор.