Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

…Если бы в ходе проверки выяснилось, что что-то при возврате НДС незаконно, я принимал бы действия. Так и было. Закрывались счета, но не у фирмы «Топ-Сервис»...

Подмогильный закончил давать показания и отвечать на вопросы участников процесса, и вменяемый мне мотив на совершение заказа на убийство Подмогильного не подтвердился.

У участников процесса к Подмогильному вопросов больше не было. Тогда он спросил:

— Можно ли задать вопрос Шагину?

— Да, задавайте, пожалуйста, — сказала Лясковская.

— Шагин, скажите: зачем Вы меня заказали? — Вопрос был совершенно резонный.

Я ответил:

— Я Вас не заказывал.

— А почему тогда Вас в этом обвиняют?

Вероятно, можно было бы промолчать или сказать, что это недоразумение (мне тогда было 33 года), но я ответил:

— Читайте плёнки Мельниченко (на которых Президент говорил министру внутренних дел: «Знаю я ту блядь мордату, ёбаный “Топ-Сервис”. Обложить ёго як трэба и разорвить». И которые Мельниченко в части этих записей уже предлагал мне купить через адвокатов за 50 тысяч долларов).

— Будем читать, — сказал Подмогильный (как говорили, он был другом Кучмы, и в СМИ сообщалось, что дело находится под контролем Президента).

— Есть ли ещё вопросы? — спросила Лясковская.

Я сказал, что у меня есть вопрос, и Владимир Тимофеевич заёрзал на стуле.

Возможно, из простого любопытства, а может быть, я чувствовал, что нужно спросить. И спросил у Подмогильного:

— А почему Вы решили, что я Вас заказал?

У Владимира Тимофеевича на спине пиджака появились складки, как будто он морщился: «зачем?»

Подмогильный, немного подумав, ответил:

— Мне так показалось. — И добавил: — Когда я знакомился с материалами дела.

— Вам материалы дела предъявлялись к ознакомлению после того, как прокуратура в СМИ объявила заказчиком по Вашему убийству Шагина? Да или нет? — спросил я.

— Когда была статья 218, — ответил Подмогильный.

— Мне материалы дела предъявлялись к ознакомлению, когда была статья 218, — продиктовала Лясковская секретарю.

— Ещё вопросы, Шагин? — спросила она.

Я сказал, что вопросов больше нет.

Лясковская вернула Подмогильному паспорт. Так же учтиво сказала ему: «Спасибо Вам, до свидания». И Подмогильный направился к выходу из зала.

После того как Подмогильный покинул зал, судья огласила ещё часть материалов уголовного дела, среди которых — протокол осмотра места преступления, на котором ничего обнаружено не было, а также заключение судмедэксперта, в котором значилось, что пулевым ранением Подмогильному были причинены тяжкие телесные повреждения — повреждения нижней челюсти и голосовых связок.

Поскольку на этот день свидетелей больше вызвано не было, Лясковская после обеда распустила участников процесса и, так как четверг каждой недели был выбран выходным днём для возможности работы адвокатов с документами, назначила следующее судебное заседание на пятницу.

Стоял июль. Температура воздуха поднималась выше тридцати пяти градусов, и в будке автомобиля становилось как в духовке. Однако начальник конвоя шёл навстречу и давал команду перегнать автомобиль после выгрузки в тень. Поэтому температура внутри железного салона больше 50 °С не поднималась.

Я попал в камеру до 16 часов. У меня был свободный вечер до отбоя и целый выходной день впереди.

Каждый раз, приезжая с суда, я проводил некоторое время на наре, лёжа на спине с закрытыми глазами и ладонями рук под головой, как будто впитывая в себя события прошедшего дня. Всё было чисто, прозрачно и, как правило, без всякого осадка.

Но сегодня, от того, как ёрзал и двигал мышцами на спине Владимир Тимофеевич, когда я задавал Подмогильному вопросы, как смотрел на меня Подмогильный и какой походкой он вышел из зала, у меня осталось что-то неприятное на душе. Как будто осталось чувство, что я обидел человека, который и так уже пострадал от бандитской пули. И покушение на убийство которого сейчас вешали на меня. И вместо того, чтобы ответить, что это недоразумение, я сказал «читайте плёнки Мельниченко» (майора СБУ, который несколько лет записывал разговоры в кабинете Президента).

Закинув под голову руки, я лежал с таким чувством и с такими мыслями, когда зазвенели ключи, щёлкнул замок, отодвинулся засов и в камеру открылась дверь.

Молоденький офицер из режимного отдела, стоявший рядом с дежурным, сказал всем выйти из камеры в коридор. Такие случаи бывали и раньше — когда работники оперчасти или режимного отдела шли в камеру по наводке за запрещённым предметом. Чаще всего за мобильным телефоном, когда уже точно было известно его местонахождение или что он прямо сейчас в пользовании. В этот момент, например, находившийся в камере агент надевал на себя определённого цвета футболку или блейзер козырьком в обратную сторону (за этим в камере тоже очень внимательно следили) либо выставлял любой другой оговорённый предмет, который можно было увидеть из коридора в глазок.

В камере телефона не было и у меня связанного с этим чувства тревоги — тоже.

Я, Алексей и Гена вышли в коридор. Офицер зашёл в камеру и через некоторое время позвал дежурного. Потом нас снова завели в камеру.