Болтун

Но я не стал спать и ничуть не жалею об этом. Ко мне пришли мои девочки — Гудрун и Сельма. Обе они были грязные, в ссадинах, с давно немытыми, собранными в хвосты волосами. Вовсе не трогательные девочки из моего детства, а настоящие солдаты, смелые и способные. Гудрун не так давно оправилась от ранения — осколок снаряда попал ей в плечо. Безусловно, Гудрун повезло больше, чем многим, кто был рядом.

Женщины, моя Октавия, воюют не хуже мужчин. Вы не понимали этого, поэтому вы проиграли. А мы знали, что нам нужен каждый, кто может держать оружие, кто может завоевать для всех нас право быть живыми и свободными.

— Ты как? — спросила Сельма. Она почесала грязный нос, потом захихикала.

— Ты бы видел, как они на тебя смотрели! Ну, воры с ведьмами. Просто жуть. Ты был ужасненький.

Она выделила последнее слово, затем повторила его зловещим шепотом.

— Я принесу чай, — сказала Гудрун мрачно. Она устала, однако я видел, как рада была Гудрун вернуться в армию после ранения. Это тревожило меня, но я не мог найти в себе сил с ней поговорить. Я оживал только в бою и выкрикивая речи, которые анализируют теперь ученые.

Посчитать количество слов, моя Октавия, найти артикулированные и потаенные смыслы, посмотреть метафоры, которые я использовал, все это можно. Но никто не поймет, какими были эти слова тогда.

То время ушло, и слава моему богу, теперь это все просто воодушевляющие речи, никто не увидит больше скрытого в них ужаса.

Мы сидели в темноте, в душной палатке, и Гудрун грела воду для чая на конфорке.

— Знаете, что я сделаю, когда все закончится? — спросила Сельма. Гудрун хмыкнула, а я спросил:

— Что, милая?

— Я лягу в ванную и проведу там пять часов. Пять, ребята! А потом куплю коробку шоколадных конфет, и все их съем.

— Хороший план, — сказала Гудрун. — А что ты будешь делать потом?

Мне показалось, я услышал в ее голосе насмешку. Но я не удивился. В конце концов, Гудрун оставалась собой. Мы грели руки об эмалированные чашки, пахнущие дешевым чаем, и Сельма говорила:

— А потом я, значит, вернусь домой, включу телик и не буду ничего делать от трех до шести месяцев. А потом скуплю все журналы за это время. А потом я приеду обратно в Вечный Город и буду дико кутить! А потом я стану моделью! А потом закажу себе коктейль! Так и жизнь пройдет!

Мы смеялись (кроме Гудрун, конечно) и пили чай. Я сидел между ними, обнимая обеих. А потом Сельма сказала:

— Помните, как старый Геллерт гонялся за нами с лопатой, когда мы воровали у него тыквы?

— Да, мама Гюнтера потом сделала из них печенья, чтобы скрыть наше преступление.

Мы с Сельмой засмеялись. Всю ту ночь мы вспоминали прошлое, словно бы каждый из нас знал, что с кем-то придется попрощаться. Мы долго лежали на спальных мешках, смотря в натянутую ткань палатки вместо ночного неба и вспоминая наше детство. К рассвету мы решили, что оно было счастливым, даже Гудрун отступилась от своего вечного пессимизма.

Нам удалось поспать всего двадцать минут, и это было хорошо. В конце концов, я не знаю, что делал бы без той ночи.

Утром мы двинулись в Вечный Город. Мы вошли туда, когда ты и твоя сестра обедали вместе в последний раз. Я говорил моей армии, моему Безумному Легиону.

— Они называли нас животными. Что ж, они увидели животных. Но в Вечный Город мы войдем как люди. Это праздник, друзья, потому что завтра войны не будет. Будьте осторожными, будьте смелыми и впустите в свои сердца надежду.

Это была, пожалуй, самая короткая речь, которую я когда-либо произносил. Я любил поболтать, но всем нам не терпелось закончить это затянувшееся дело.

Город был спокоен. В конце концов, они покорились. Все силы были сосредоточены во дворце. Преторианская гвардия защищала вас, а люди сидели дома, надеясь, что мы не будем их резать. Я старался не допускать убийств мирных жителей, но случалось разное в разных уголках страны. Вечный Город, который я не должен был видеть когда-либо в своей жизни, словно вымер. Он выглядел для меня, как подарок. Я смотрел на эту красоту, вылизанную зимним солнцем, блестящую, аккуратную, и не верил, что я здесь.

Город был лихорадочен и в то же время скромен, как взволнованная девушка, боящаяся привлечь внимание победителей. Я жалел, что не увидел это место впервые, когда здесь еще царил мир. Безусловно, оно сияло, богатое, прекрасное, с архитектурой, которую я прежде знал только по открыткам. Отмеченный величественной историей, Вечный Город поразил меня достоинством, с которым принял нас.

Я представил эту брусчатку испачканной кровью, и мне стало то ли приятно от мысли об осквернении Города власти и богатства, то ли мерзко от кощунства по отношению к тому, что тысячелетия существует на свете. Я шел рядом с Сельмой и Гудрун, Дигна двигалась в конце, она никогда не считала нужным участвовать в боях.

— Да, — сказала Гудрун. — Это впечатляет.

— Ничего себе! — выдохнула Сельма. — Хотела бы я тут жить!