"Болваны"

- Это ваша выписка? - спросил он, на мгновение приподняв кудрявую голову, оторвал глаза от бумаг, чтобы взглянуть сквозь Птицына, после чего развернул подклеенный к медицинской карте и свернутый вдвое листок.

- Да. Моя.

Птицын вспомнил, как в день его выписки из больницы Лия Исааковна Блюменкранц, лечащий врач, писала все эти бумажки для военкомата в коридоре неврологического отделения, за стеклом сестринского поста. Палата, где лежал Птицын, была как раз напротив. Дверь палаты распахнулась от сквозняка, и летний солнечный луч пересек палату насквозь, пронизал стекло сестринского поста и, проникнув внутрь, ярким светом залил стол, за которым сидела Лия Исааковна. Она сосредоточенно писала и временами подносила руку к глазам, как бы отгоняя назойливого шалуна - несносный солнечный луч. Птицын радостно-возбужденно метался по палате, делая круги и зигзаги, предвкушая желанный миг скорой свободы.

Лия Исааковна, некрасивая пожилая еврейка с резким, волевым лицом, с самого начала не слишком верила в болезнь Птицына, но месяц общения принес свои результаты: узнав Птицына ближе, она прониклась внутренней убежденностью Птицына, надо сказать, ни разу не высказанной вслух, что ему в армии не место; так же безмолвно она согласилась с этим и понемногу начала Птицыну симпатизировать и помогать. Птицын давно заметил, что евреи в его жизни всегда играли какую-то особенную, исключительную роль.

- Подождите в коридоре.

Птицын вышел. Плохой знак. Невропатолог с его личным делом побежал к психиатру. Психиатр был тот же, что и прежде, когда Птицыну дали отсрочку и когда спустя полгода невропатолог с глоткой-трубой послал его на экспертизу в 915-ю горбольницу.

Через минут пятнадцать они вышли из кабинета психиатра и пошли в кабинет невропатолога.

- Зайдите! - бросил невропатолог.

Психиатр с клочковатой бородой и скучающим лицом, сидел на стуле и подергивал клочки своей бороды. Невропатолог оперся задницей о край письменного стола и испытующе глядел на Птицына: он явно стремился занять доминирующую позицию. Вообще-то он имел ее уже хотя бы в силу неравноценности ролей, которые судьба отвела ему как врачу призывной комиссии и Птицыну как призывнику.

- Вы лежали по поводу сотрясения мозга в 17-й больнице?

- Да.

- Пять дней? - невропатолог сверился с данными медицинской карты.

"Скотина, как он быстро успел заметить все детали! Говорила Птицыну сестра: "Лежи, не рыпайся!" - и была права, а он, дурак, все просил, чтоб его скорей выписали: хотелось справить Новый год дома. Вот теперь расхлебывай!"

- Да.

- Пять дней с сотрясением не лежат! - невропатолог склонил голову к психиатру, ища подтверждения. Тот согласно покивал.

Невропатолог сделал длинную паузу, во время которой орлиным, проницательным взором смотрел на Птицына, очевидно ожидая, что он будет спорить. Птицын молчал.

- Где была травма? - все энергичней и напористей продолжал наседать невропатолог на Птицына.

Птицын поугрюмел и ушел в глухую защиту. А что ему оставалось делать?

- Вот здесь на лбу.

- Как это случилось? Расскажите.

- Шел вечером по гололеду... дворами... Упал... Разбил себе лоб... вот здесь... Заболела голова... Рвало... Вызвали "Скорую помощь", отвезли в 17 больницу.

- Падают обычно не головой вперед, а на спину, затылком...

Вновь он сделал паузу - и вновь Птицын не стал спорить. Мерзкая свинья! Он видел Птицына насквозь, но и Птицын видел его насквозь. Он хотел, чтобы Птицын сорвался и стал бы доказывать свою правоту. Черта с два! Как Птицын не докажет, что болен, так и невропатолог не докажет, что Птицын здоров: перед ним объективные документы. Правда, у него чутье. Чутье его не подвело. Он сделает все, чтобы засунуть Птицына в армию. Но ему не так-то легко будет это сделать. Месяц в больнице, на экспертизе. Диагноз есть, и пусть попробует его уничтожить! Пороха не хватит!

Невропатолог посмотрел на психиатра:

- Для артериальной гипертензии второй стадии должны быть показатели на глазном дне... Выйдите... И подойдите в 6 кабинет, к окулисту... Вас вызовут.

Все рушилось на глазах. В 915 горбольнице окулист был болен, и Птицыну это исследование не делали: тогда ему здорово повезло. В 17 больнице его вообще практически не осматривали. В момент первого осмотра лечащим врачом он удачно разыграл нистагм, то есть сделал движение зрачком в продольном направлении. Во время обхода на следующий день, когда пришли четыре колоссальных мужика (по сравнению с ними Птицын был как мальчик-с-пальчик), лечащий врач веско сказал заведующему отделения, еще большему богатырю, чем он сам, указав на Птицына: "Сотрясение мозга!" - консилиум четверых богатырей секунды три внимательно смотрел на Птицына, после чего перешел к другой койке.