Бомарше

Вместо того, чтобы внять совету Сартина, г-жа Гёзман продолжала настаивать на своем и выказала готовность подать жалобу на Бомарше, якобы пытавшегося подкупить ее; она надеялась, что за жалобой немедленно последует выдача «летр де каше» и Бомарше вновь будет препровожден в тюрьму за клевету. Надежда эта оказалась тщетной. Тогда советник Гёзман сам отправился к Сартину; не добившись от него желаемого, он явился к герцогу де Лаврильеру и осмелился заявить тому, что Бомарше вначале пытался его подкупить, а теперь клевещет на него. Поскольку и здесь его ходатайство не нашло удовлетворения, Гёзман направил начальнику полиции следующее письмо:

«Я умоляю вас наказать виновного, поскольку оскорбление, нанесенное моей жене, метит в меня, для меня это совершенно очевидно. Прошу вас уведомить меня завтра о принятом решении и рассчитывать на мою вечную преданность».

Предупрежденный о предпринятых против него действиях, Бомарше также написал Сартину:

«Если г-н Гёзман считает, что у него есть повод жаловаться на меня, пусть подаст на меня в суд. Я надеюсь, что г-н министр сохранит нейтралитет по отношению к нам обоим. Я не собираюсь ни на кого нападать, но предупреждаю, что буду открыто защищаться против любых обвинений».

Это было довольно рискованное заявление, но Бомарше, уже почувствовавший, что общественное мнение склоняется на его сторону, начал поднимать голову; он взвесил все «за» и «против»: вновь бросив его в тюрьму, парламент тем самым продемонстрировал страх перед ним. Его нынешнее дело нельзя было решить полицейскими методами. Если советник Гёзман захочет добиться от него удовлетворения, то ему придется подать на Бомарше в суд. Правительство продолжало упорствовать и не выдавало ордера на арест Пьера Огюстена. Усмотрев в этом своего рода поддержку, Бомарше с новой силой принялся поносить советника и его супругу. Скандал разгорался, а пятнадцать луидоров, присвоенных г-жой Гёзман, стали самой популярной темой для разговоров.

Советник, осознав шаткость своего положения, решил подтасовать ранее состряпанные факты. Он вновь призвал к себе Леже, чтобы получить от него еще одно письменное заявление, из которого следовало, что никакого эпизода с пятнадцатью луидорами не было, а было лишь факт «отказа от подарков».

Гёзман попросил Леже написать на обороте первого заявления следующий текст:

«Я заявляю, что возвратил часы и драгоценности. И если Бомарше осмелится утверждать, что из свертков с монетами было что-то изъято для секретарей или еще кого-то, я заявлю, что он лгун и клеветник.

Подпись: Леже».

Леже, хоть и занимался книгоиздательством, был не в ладах с орфографией. В слове «подпись» он сделал ошибку, которая позже позволила доказать, что это заявление было составлено под диктовку. В спешке Гёзман не стал перечитывать написанное на обороте. В результате документ, с помощью которого он рассчитывал скомпрометировать Бомарше, скомпрометировал его самого.

Чтобы еще больше укрепить свои позиции, попавший в затруднительное положение советник обратился за помощью к другу Леже журналисту Бакюлару д’Арно, бывшему любовнику г-жи Дени, племянницы Вольтера. Этот субъект в то время с кем-то судился и нуждался в поддержке судейского чиновника. Он согласился, в целях «борьбы с ложью и ради победы над ней», написать, что Леже будто бы рассказал ему о том, что г-жа Гёзман с возмущением отказалась от предложенного ей подарка.

Скорее всего, советник и ограничился бы столь сомнительными свидетельствами в свою защиту и попросил индульгенцию у своих коллег, но парламент, оскорбленный распространяемыми слухами, отрядил к Гёзману двух своих членов, которые передали ему требование палаты подать официальную жалобу. Гёзман вынужден был подчиниться, но заранее возложил на парламент всю ответственность за последствия этого шага.

21 июня 1773 года генеральный прокурор возбудил дело по факту жалобы о подкупе судьи, а советник Доэ де Комбо, назначенный докладчиком по этому делу, начал предварительное расследование.

Дело приобретало серьезный оборот: из гражданского оно перешло в разряд уголовных, и в случае проигрыша Бомарше мог оказаться на каторге.

Глава 22 ПЯТНАДЦАТЬ ЛУИДОРОВ ПРОТИВ ЛЮДОВИКА XV (1773–1774)

Бомарше без колебаний включился в игру, которая могла стоить ему свободы и даже жизни, поскольку видел в этом единственную возможность восстановить свою честь и вернуть состояние.

Отсидев в тюрьме и выйдя на свободу, он решил в одиночку вести борьбу с парламентом, созданным двумя годами ранее по воле короля, который надеялся, что честь каждого члена суда будет гарантировать честность всего нового судейского корпуса. Из-за неравенства сил, неравенство шансов на победу было столь очевидным, что ни один здравомыслящий адвокат не рискнул выступить в защиту Бомарше; он сражался один, опираясь лишь на всевозрастающую поддержку общественного мнения.