Читаем Бомаск полностью

Филипп начал прислушиваться внимательнее. Он заметил на щеках Нобле красные пятна, как в тот вечер, когда на балу его раздразнила Натали.

- Модернизация производства бьет по вашей рутине, - сказал Таллагран.

- Обойдутся половинным составом рабочих! - проворчал Нобле. - А что прикажете делать другой половине?

- Если бы все так рассуждали, как вы, мы бы до сих нор работали на ручных станках.

- Нельзя одним росчерком пера ставить под угрозу судьбу сотен и сотен семей, - возразил Нобле. - Надо подумать, надо поискать выход... Франсуа Летурно в тысяча девятьсот тринадцатом году...

- Времена меняются, ничего не поделаешь. Уволенные рабочие устроятся в другом месте, и, в конце концов, им же самим пойдет на пользу увеличение продукции. Сейчас рабочий может купить больше рубашек, чем в те времена, когда полотно ткали вручную. Уровень жизни рабочего подымается из года в год.

- Это неверно, - заявил Нобле. - В Клюзо рабочие сейчас живут гораздо хуже, чем в начале века.

- Зато тогда они работали по двенадцать часов в сутки.

- Но все сады были обработаны уже к пятнадцатому мая. А вы посмотрите сейчас, когда мы поедем по берегу Желины, - добрая половина садов ещё даже не взрыхлена.

- Что же это, по-вашему, доказывает?

- Доказывает то, что предписываемые нами темпы работы слишком велики. За восемь часов рабочий устает больше, чем раньше уставал за двенадцать. И у него не хватает сил копаться в своем саду.

- Ах, я совсем забыл! - со смехом произнес Таллагран. - Вы ведь состоите председателем Общества взаимопомощи садоводов.

- Сады кормят рабочих, считайте, наполовину, - продолжал Нобле, примерно это составляет треть их заработка на фабрике. Неужели вы думаете, что старик Летурно отвел каждому семейству сад на своих собственных землях из любви к бегониям и что АПТО только ради этого поддерживало его начинание?

- Когда они будут больше производить, они и заработают больше, и незачем будет ковырять землю на берегах Желины и попусту тратить время.

- А ведь именно из-за садов, - произнес Нобле, - у нас в последние пятнадцать лет не было серьезных стачек. Ковыряют они землю, как вы выражаетесь, потому что земля их кормит и служит им, сверх того, занятием, а раз они заняты, им не до профсоюзов. Заметьте, у нас куда больше хлопот с женщинами, чем с мужчинами, потому что женщины не занимаются садоводством.

- Сейчас, - прервал его Таллагран, - в нашем распоряжении имеются другие методы для привлечения рабочего класса. Если бы вы сами занимались спортом, вы бы лучше понимали настроения молодых рабочих.

- Вернее, молодых работниц, - сердито сказал Нобле.

Таллагран захохотал.

- Вы стареете, друг мой, - отозвался он, - и просто завидуете.

В смотровом зеркале он заметил, что Филипп прислушивается к их разговору.

- В самом деле, Летурно, - сказал инженер. - Почему бы вам не организовать футбольную команду в противовес регбистам Бриана? Как правило, наиболее смышленая часть молодежи вступает в спортивные общества. Футбольные команды - это рассадник будущих старших мастеров.

- Из всех видов спорта я интересуюсь только охотой на китов, - отрезал Филипп. И он продекламировал: - "Я зовусь Измаил. Пусть так. Несколько лет назад, не помню в точности сколько, ни гроша не имея в кармане или имея всего только грош, не ведая, чем мне заняться на этой проклятой земле, задумал я вновь пуститься в плаванье, чтобы вновь увидеть вселенную вод".

- Ах, верно, - сказал Таллагран. - Мне ведь говорили, что вы поэт. Я лично предпочитаю баскетбол.

- Баскетболисток, - язвительно заметил Нобле.

- А почему бы и нет? - возразил Таллагран. - Я мужчина и горжусь этим. А разве хорошенькой девушке повредит, если я шепну ей в уголке словечко-другое.

И он беззвучно рассмеялся.

- Я, видите ли, изобрел свой собственный способ прививать дух АПТО нашим будущим старшим мастерицам.

Он снова рассмеялся. Нобле упрямо молчал, он сидел, напряженно выпрямившись, уткнув подбородок в галстук. Филипп решил, что Маргарита, наверное, была любовницей Таллаграна. Эта мысль возмутила его. Почему? спрашивал он себя. Он вспомнил Маргариту и Пьеретту Амабль в вечер бала, с улыбкой кружившихся по залу. Пьеретта сказала тогда: "Мы давно дружим" или что-то в этом роде, и ему была неприятна мысль, что подруга строгой Пьеретты уступила Таллаграну. Вульгарные повадки инженера вызывали в нем отвращение.

- А я согласен с Нобле, - вдруг произнес он, - я буду протестовать против увольнения рабочих.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза