Бомба для дядюшки Джо

Видимо, это «единодушное резюме» и стало причиной того, что «реферат» Квасникова так и не был передан Сталину.

Но вернёмся к «уклонению» от размагничивания кораблей (кое-кто называл этот поступок даже «дезертирством») профессора и члена-корреспондента Академии наук Алиханова. История эта имела довольно неожиданное продолжение.

К концу 1941 года размагничивание кораблей Черноморского флота было практически завершено. Результаты получились блестящие. «Ни один размагниченный корабль не погиб…», — с гордостью говорил впоследствии Анатолий Александров.

За выдающийся вклад в дело укрепления обороноспособности страны создателей «противоминной защиты кора. блей» представили к Сталинской премии.

Весной 1942 года Александров, командированный в блокадный Ленинград для передачи опыта по размагничиванию Балтийскому флоту, шёл по Невскому проспекту. На уличном газетном стенде увидел указ правительства, который начинался словами:

«Постановлением Совета Народных Комиссаров от 10 апреля 1942 г. присуждена Сталинская премия первой степени…».

Далее перечислялись фамилии Александрова, Курчатова и ещё шести участников размагничивания. Указывалось, что премия присуждена «… за изобретение метода защиты кора. блей». Указ был подписан Сталиным.

В 1980 году в Севастополе установили памятный знак с надписью, выбитой на гранитной плите:

«Здесь в 1941 году в сражающемся Севастополе группой учёных под руководством А.П. Александрова и И.В. Курчатова были проведены первые в стране успешные опыты размагничивания кораблей Черноморского флота».

Надпись странная.

И не очень понятная.

Объясним, почему.

«Опыты» по размагничиванию кораблей были, в самом деле, весьма «успешными». И проводились они, действительно, на Чёрном море «группой учёных под руководством А.П. Александрова». Но было это не в 1941 году, а в конце 30-х, когда метод, разработанный физтеховцами, проверяли сначала на Балтике, а затем и на Чёрном море.

Игорь Курчатов к тем противоминным экспериментам никакого отношения не имел, так как занимался исключительно ядерными делами. А в 1941 году никакие «опыты» на Черноморском флоте уже не проводились. Шла спешная работа по оснащению неразмагниченных кораблей специальными противоминными устройствами. И Курчатов вместе с другими физиками из ЛФТИ занимался самым обычным (хочется даже сказать, рутинным) делом, правда, весьма необходимым и чрезвычайно важным для Черноморского флота. Поэтому не совсем понятно, как вообще он оказался среди лауреатов Сталинской премии. Ведь в «изобретении метода защиты кораблей» он участия не принимал, а лишь внедрял то, что изобрели другие.

За что же тогда столь высокая награда?

Видимо, кто-то был очень заинтересован в том, чтобы именно Курчатов получил премию имени Сталина.

Но кто?

И зачем?

Из всех, кто имел отношение к той наградной истории, самым заинтересованным лицом был, пожалуй, А.Ф. Иоффе. Как вице-президент Академии наук он входил в узкий круг людей, занимавшихся выдвижением кандидатов на Сталинские премии. И ещё, как мы помним, он очень резко осуждал переход Алиханова под «крыло» Капицы.

Кто знает, может быть, желая «наказать» строптивого члена-корреспондента за его «измену» делу ЛФТИ, Абрам Фёдорович и решил продемонстрировать Алиханову, какой престижнейшей награды он лишился? И выдвинул на соискание Сталинской премии (да ещё первой степени!) кандидатуру человека, который к «изобретению метода размагничивания кораблей» не имел никакого отношения.

Есть ещё одно обстоятельство, как-то проясняющее причину выдвижения Курчатова на получение Сталинской премии. Оно — в воспоминаниях академика Михаила Александровича Садовского. О первых месяцах войны, проведённых в Казани, там сказано следующее:

«Абрам Фёдорович в тот период сунул меня в отдел специальных работ Президиума Академии наук, назначение которого состояло в обеспечении связи армии с наукой. Не видя особенного энтузиазма с моей стороны, Абрам Фёдорович утешал меня тем, что я всегда могу отвести душу в поздних и ночных разговорах с ним о физике.