Дальше дорога была открытой, и Штирлиц дал полный газ. Он знал, что крутые повороты сильно «едят» резину, он знал, что покрышки сейчас стали дефицитом, но все равно он очень любил крутые виражи, так, чтобы резина пищала и пела, а машина резко при этом кренилась, словно лодка во время шторма.
В Кепенике у поворота к дому Эрвина и Кэт стояло второе полицейское оцепление.
- Что там? - спросил Штирлиц.
- Разбита улица, - ответил молоденький бледный шуцман, - они бросили какую-то мощную торпеду.
Штирлиц почувствовал, как на лбу у него выступил пот.
«Точно, - вдруг понял он, - их дом тоже».
- Дом девять? - спросил он. - Тоже?
- Да, разбили совершенно.
Штирлиц отогнал машину к тротуару и пошел по переулку направо. Дорогу ему преградил все тот же болезненный шуцман:
- Запрещено.
Штирлиц отвернул лацкан пиджака - там был жетон СД. Шуцман козырнул ему и сказал:
- Саперы опасаются, нет ли здесь бомб замедленного действия…
- Значит, взлетим вместе, - ответил Штирлиц и пошел к руинам дома номер девять.
Он ощущал огромную, нечеловеческую усталость, но он знал, что идти он обязан своим обычным пружинистым шагом, и он так и шел - пружинисто, и на лице его была его обязательная, скептическая ухмылка. А перед глазами стояла Кэт. Живот у нее был очень большой, округлый. «К девочке, - сказала она ему как-то. - Когда живот торчит огурцом - это к мальчику, а я обязательно рожу девицу».
- Все погибли? - спросил Штирлиц полицейского, который по-прежнему наблюдал за тем, как работали пожарные.
- Трудно сказать. Попало под утро, было много санитарных машин…
- Много вещей осталось?
- Не очень… Видите, какая каша…
Штирлиц помог плачущей женщине с ребенком оттащить от тротуара коляску и вернулся к машине.
- Мамочка! - кричала Кэт. - Господи! Мама-а-а-а! Помогите кто-нибудь!
Она лежала на столе. Ее привезли в родильный дом контуженной: в двух местах была пробита голова. Она и кричала-то какие-то бессвязные слова: жалобные, русские.
Доктор, принявший мальчика - горластого, сиплого, большого, сказал акушерке:
- Полька, а какого великана родила…
- Она не полька, - сказала акушерка.
- А кто? Русская? Или чешка?
- Она по паспорту немка, - ответила акушерка, - у нее в пальто был паспорт на имя немки Кэтрин Кин.
- Может быть, чужое пальто?
- Может быть, - согласилась акушерка. - Смотрите, какой роскошный карапуз - не меньше четырех килограммов. Просто красавец… Вы позвоните в гестапо или попозже позвоню я?
- Позвоните вы, - ответил доктор, - только попозже.
«Все, - устало, как-то со стороны думал Штирлиц, - теперь я совсем один. Теперь я попросту совершенно один…»
Он долго сидел у себя в кабинете запершись и не отвечая на телефонные звонки. Автоматически он подсчитал, что звонков было девять. Два человека звонили к нему подолгу, видимо, было что-то важное, или звонили подчиненные - они всегда звонят подолгу. Остальные были короткими - так звонит либо начальство, либо друзья.
Потом он достал из стола листок бумаги и начал писать:
Он знал, на кого ссылаться в разговоре: три дня назад во время налета погиб кинохроникер из Португалии Луиш Вассерман, тесно связанный со шведами.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
(ШЕЛЛЕНБЕРГ)