Бомбардировщики

Я отвечал сначала односложно, но постепенно разговорился. Минутная стрелка прошла уже половину циферблата больших стенных часов, а я все еще рассказывал о своих мечтах, о море, об учебе в школе младших авиационных специалистов.

Опять зазвонил телефон. Капитан что-то коротко ответил и положил трубку.

- Продолжайте.

Но мне почему-то уже не хотелось говорить. Все сказанное казалось ненужным, и я досадовал, что отнял у командира столько времени.

- Хочу летать, хочу быть стрелком-радистом, - коротко закончил я.

Капитан помолчал. [11]

- Не буду говорить: молодец, мол, правильно. Другое скажу: трудно придется, может быть сначала очень трудно. Но надо так: раз решил, это должно быть прочно. - Он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул головой.

- Самолеты наши вы уже знаете, - продолжал капитан. - Это - богатая боевая техника. Она дана в руки экипажа. Вы хотите быть членом экипажа. Значит, надо любить эту технику всей душой, хорошо выполнять задания. Это большая честь быть членом экипажа бомбардировщика. Помните об этом…

Командир встал из-за стола, прошелся по комнате.

- Послезавтра будете летать, - сказал он. - Задание получите у начальника связи. А затем начнете регулярно посещать занятия группы стрелков-радистов. Когда подготовитесь, сдадите зачеты. После этого будем говорить о зачислении вас в экипаж.

Из кабинета я вышел окрыленный и, кажется, спускаясь по лестнице, разговаривал сам с собой, потому что встретившийся техник остановился и удивленно посмотрел мне вслед…

Наконец наступил день полетов. Встал я раньше всех, первым сел в автомашину, первым и выскочил из нее, когда приехали на аэродром. Летчики, штурманы, стрелки-радисты, зная, что сегодня я впервые поднимусь в воздух, подтрунивали надо мной, спрашивали, написал ли я завещание, советовали запастись валериановыми каплями…

Начало было великолепным. Я с интересом смотрел вниз на убегающую землю, смешные кубики домов, стараясь определить, какие из них наше общежитие, столовая, летное здание, и не мог - домики были похожи друг на друга.

Через несколько минут начались злоключения, о которых и сейчас вспоминаю со стыдом. Я никак не мог наладить связь с землей по радио. Кричал до хрипоты в микрофон, с яростью крутил ручки приемника и, к своему ужасу, убеждался, что среди хаоса звуков не могу найти свою станцию.

Потом стало еще хуже. Самолет, сделав четыре круга над аэродромом, пошел в зону пилотирования. И началось… Боевые развороты, спирали, скольжение, полет на одном моторе, крутое планирование… Меня бросало от [12] борта к борту, прижимало к сиденью, поднимало к потолку. Земля вдруг почему-то принимала форму вогнутой чаши, качалась, оказывалась сбоку самолета. Я сидел весь в холодном поту, борясь с подступающей тошнотой.

Только перед посадкой мне удалось поймать свою наземную радиостанцию. Оказалось, что и усилий-то для этого не нужно было: наша станция забивала все остальные, следовало только уменьшить громкость, чтобы звук стал разборчивее. Я очень обрадовался, услышав монотонный голос, устало повторявший позывные нашего самолета, - наземному радисту, видно, надоело меня вызывать. Ответить я не успел - самолет заруливал на старт.

Но мои злоключения на этом не кончились. На старте не оказалось ни одного радиста. Мы должны были летать по очереди, но товарищи, видимо, решили сыграть со мной шутку и все ушли. Предстояло вновь подняться в воздух. Чувствовал я себя прескверно. Однако сказать об этом инструктору побоялся, да он и не обращал на меня внимания. На этот раз я кое-как установил связь, но больше ни на что не был способен. Меня до того укачало, что я потерял интерес ко всему и думал только о том, как бы скорее очутиться на земле. А ведь предстояло еще два полета!

В довершение всех несчастий в последнем полете, неуклюже повернувшись, я зацепился за что-то кольцом парашюта и раскрыл его. Гладкий шуршащий шелк быстро расползся по кабине, надулся парусом, грозя выскочить в верхний люк и вытащить меня за собой. Пришлось мне лихорадочно собирать его, торопливо запихивать в чехол, стягивать резинками.

После окончания полетов я с трудом вылез из кабины, твердо уверенный, что меня больше и близко не подпустят к самолету. Но командир эскадрильи понимающе посмотрел на мою постную физиономию, выслушал сбивчивый рапорт и сказал:

- Бывает. В следующий раз будете чувствовать себя в воздухе лучше. Сегодня я нарочно отправил всех радистов со старта, чтобы полетали побольше.

И строже добавил:

- А с парашютом надо обращаться осторожнее.

Вечером меня утешал Афанасьев:

- Ничего. Со мной тоже так было. В первые полеты [13] очень плохо себя чувствовал. И уж, грешным делом, подумывал забрать в охапку все эти телефоны-микрофоны и дать отбой. Но ребята отговорили. И правильно сделали. Я до сих пор им благодарен.

Воздушный стрелок-радист