Бомбейские чудовища

— Есть три обстоятельства, — продолжал Фалалей, который не умел долго хранить молчание, — во-первых, твой отец. Можем поехать к Майше: вдруг да он уже там? Потом — конкурс красоты. Надо бы провести разведку боем: съездить в одно местечко. И еще — требуется найти для тебя преступление по страсти. Все-таки я твой наставник и обязан заботиться о твоем профессиональном росте.

Заботливый опекун беспокойно заворочался под полостью и с внезапной злостью крикнул вознице:

— Эй, ты, старый черт, стой! Сидеть в твоих проклятых санях одна мука. Зачем в ноги мне всякой дряни наставил? Сижу тут скукожившись!

— И я тоже, — подхватил Самсон, которому с самого начала что-то мешало удобно поставить ноги.

Возница остановился, обернулся и хмуро ответил.

— Вы, барин, не балуйте. Осторожней. Там у меня ведро стоит.

— Ах ты, злодей рода человеческого! — воскликнул Фалалей. — Нашел куда ведра расставлять — в ноги седокам!

Самсон явственно расслышал глухой удар фалалеевского ботинка по морозной жести.

— Вы бы, барин, не дрыгались сильно, — сурово посоветовал возница, — в ведре-то бомба лежит.

— Как бомба?

Лицо гневного седока вытянулось, а его юный друг непроизвольно подтянул согнутые колени чуть ли не к подбородку.

— Обнакновенно, нам без этого нельзя, — пустился в разъяснения извозчик, — на всякий случай держим. Да вы не пужайтесь, бомба-то не дура, за так просто не жахнет. А мне защита от лихих людей — в самый раз. Револьвертов-то у нас нет.

Разъяренный Фалалей откинул полость, вытолкнул приятеля на тротуар, выкатился сам и погрозил кулаком вознице.

— Дурак ты, братец, и не лечишься.

— Зачем ругаться-то? — обиделся тот. — Нонче кажинный порядочный человек бомбой обзаводится. И недорого на рынке сторговаться можно.

Фельетонист, задыхаясь от возмущения, завертел головой в поисках городового.

— Не надо, — шепнул Шалопаев, не спуская глаз с сумасшедшего возницы. — А то он нас укокошит.

Черепанов махнул рукой и бросился к повороту на ближайшую улицу. За углом он остановился, чтобы отдышаться, повернул злое лицо к догнавшему его другу и зашипел:

— Развели безобразие в городе. Нигде в безопасности себя не чувствуешь. Ничего, номер этого дремучего нахала я запомнил, непременно в полицию сообщу… А ведь не одни мы такие — невольные сообщники террора. Вот ответь мне, сколько людей в столице знают о подготовке террористических актов и не сообщают о своих подозрениях в полицию?

— Не знаю, — Самсон поежился, — наверное, мало.

— А вот и нет, братец, таких негодяйских слюнтяев как мы — множество. Не слепые же люди. Но все интеллигентничают. Обуревает, видишь ли, жажда борьбы и мести кому попало. И наплевать, что кладут невинных на алтарь своих непомерных гордынь и политических страстей.

— Я никогда о терроризме с такой стороны не думал, — с удивлением признался начинающий журналист. — А ведь здесь есть парадокс…

— Черт с ним, с парадоксом, — перебил стажера фельетонист, — а в полицию все равно сообщу о дуралее. Давай-ка куда-нибудь закатимся. Выпьем.

— А как же красотки? Моя рубрика? Мой батюшка?

— Не горит, — вынес приговор фельетонист, — да и ты, выпив, осмелеешь, если с батюшкой придется в бой вступать. Здесь рядом и ресторан приличный имеется.

— Но, Фалалей, — воспротивился Самсон, — ты же сам твердил, что в публичных местах появляться не стоит…

— Ну да, говорил, — наставник сник, но тут же вновь воодушевился. — Не хочешь в ресторан, пойдем в синема. Там буфет есть. А людей мало, все уже на сеансе сидят.

— Хорошо, на буфет я согласен, — сдался Самсон, ибо в редакцию ему возвращаться очень не хотелось.

Они резво побежали к дверям, рядом с которыми красовалась двухметровая афиша, писанная масляными красками: зловещий красавец душил хрупкую красавицу. Составленная из желтоцветных угольных лампочек реклама гласила: «Обнаженная наложница». Билетов покупать не пришлось, бесплатный вход им, как всегда, обеспечили волшебные визитки со словом «Флирт».

Буфет оказался просторным зальцем, с покрытыми розовой штукатуркой стенами, по центру каждой стены — белые алебастровые медальоны с лепными резвящимися грациями в легких туниках. С полдюжины колонн делили зальчик на неравные части, и выглядел он грязноватым и не очень уютным. Посетителей было и правда, мало: за столиком в углу ворковала какая-то парочка, предпочитавшая беседу фильме, да помятый тип опрокидывал стаканчик у стойки. Из-за неплотно прикрытых дверей доносилась музыка, — тапер играл матчиш. Видимо, в Черепанове признали завсегдатая, потому что буфетчик понимающе подмигнул ему, расплылся в улыбке, усадил за обшарпанной колонной, обслужил споро и артистично.

Фалалей отхлебнул полбокала вина и, сделав Самсону знак сидеть, скрылся за шторой справа от буфетной стойки, отделяющей зал от подсобного помещения. Вернулся через минуту и доложил:

— Ну, все, брат, отдыхай. Минут двадцать у нас еще есть. Готовься к тайному свиданию.

— С кем?

— С мадмуазель Мими.

— Мими? Кто это?

— Ничего-то ты, брат, не знаешь. Мими — это Мадлен Жене. Гувернантка графа Семихолмского. Приходящая. Я сейчас ей телефонировал.

— Француженка?