Бомбы и бумеранги

Надо ли говорить, как разгневался Губернатор? Но и кнут, и колодки, и даже острые штыки солдат оказались бессильны. Более того, в воздухе, напоенном сладостным благоуханием цветов и плодов, вдруг отчетливо, точно тухлым мясом, запахло бунтом.

И тогда Управляющий Торговой компании, главный жрец Выгоды, единого истинного бога всех белых людей (что бы там ни говорили их священники), попросил разрешения попытаться.

Он собрал вожаков цветных и говорил с ними ласково, суля им благосклонность самого Губернатора, и щедрые кредиты в универсальных магазинах, и много-много прекрасного, крепкого виски.

– Чего вы боитесь? – спрашивал их Управляющий. – Разве у нас, ваших господ, нет огромных летающих машин, и плавающих машин, и машин, ездящих по рельсам? Машин стремительных и неукротимых, как дух белого человека? Железных машин с ужасными пушками, кошмарными пулеметами, жуткими бомбами? Ужели найдется что-то страшнее их?

– Это болото, – отвечали ему цветные, качая головами. – Ни одна железная машина белого человека не пролетит, не проплывет и не проедет туда. Палите из пушек, стреляйте из пулеметов, кидайте бомбы – ему все нипочем. Потому что там, в самой его середине, высится холм, а на холме стоит Дом. И до тех пор, пока он стоит, все хитрости белого человека бесполезны. А мертвым ни к чему благосклонность и кредиты. Даже виски – прекрасный, крепкий виски – им совсем ни к чему.

– Прекрасно! – возликовал Управляющий, ибо теперь он знал, что нужно делать.

– Прекрасно! – подтвердил Полковник королевской армии, полностью разделявший мысли Управляющего. Он собрал сотню своих лучших солдат, и дал им самое лучшее, самое современное, самое дорогое оружие, и поставил над ними самого лучшего своего офицера – краснорожего Майора, отчаянного рубаку, богохульника и пьяницу. Отряд ушел на болота с приказом найти проклятущий Дом и сровнять его с землей, а если надо, то и холм сровнять.

Ушел и не вернулся.

Когда всем белым стало понятно, что дальше ждать возвращения солдат бессмысленно, Епископ сказал:

– Что ж. Видимо, настал мой черед.

И он уже собрался было разжигать курильницы и расставлять свечи, но Губернатор остановил его.

– Нет, святой отец, – сказал он. – Раз и трезвый расчет, и скорострельная митральеза оказались бессильны, то спасти нас может только чудо.

– И имя тому чуду… – торжественно провозгласил Епископ, набрав в грудь побольше воздуха.

– Кондотьер, – прозвучало от входной двери в личные покои Губернатора, где сидели все первые лица колонии. – Вы можете звать меня Кондотьером.

О его происхождении ничего не было известно доподлинно, хотя молва приписывала ему князей в отцы и княгинь – в любовницы. Он сражался с дикарями всех оттенков кожи на всех континентах. Добывал золото и пушнину на севере, а алмазы и слоновую кость – на юге. Охотился на самых опасных зверей и людей. Усмирял мятежи и свергал правителей. Не верил ни в бога, ни в черта и не боялся ни черта, ни бога.

И вот он стоит перед ними: на голове исцарапанный пробковый шлем, на плече – крупнокалиберный карабин, на правом бедре – кобура с длинноствольным револьвером, на левом – тяжелый старинный палаш. Длинный узкий шрам змеится по левой щеке, теряясь в густой бороде a la Souvarov, а холодные серые глаза излучают спокойствие и уверенность.

– Итак, господа, что я должен сделать?

Губернатор, Управляющий, Полковник и Епископ, перебивая друг друга, рассказали ему о болоте и о Доме. За все то время, пока длился рассказ, Кондотьер не проронил ни слова. А выслушав, встал и объявил:

– Мне нужна неделя. Ровно через семь дней ждите меня с добрыми вестями. Если только…

– Если только? – в величайшем волнении переспросил Губернатор, но человек-легенда лишь усмехнулся, покачав головой, и зашагал в сторону болот.

* * *

Ни-че-го не понимаю!

Я еще раз пристально вглядываюсь в свое отражение. Поворачиваю голову то так, то эдак, приближаю лицо к зеркалу почти вплотную, едва не касаясь его кончиком носа. Потом, не выдержав, принимаюсь ощупывать левую скулу и щеку. Увы, пальцы подтверждают – мне не показалось. Он действительно исчез.

Но ведь так не бывает! Готов поклясться чем угодно, что вечером, перед сном… Не то чтобы я так уж им дорожил, но подобные отметины не должны пропадать сами собой, да еще за одну ночь. Это противоречит человеческой физиологии. Даже пошлому синяку или привычному для каждого мужчины порезу от бритвы нужно некоторое время, чтобы исчезнуть вот так, без следа…

Может, зеркало негодное? Кривое или вогнутое, вроде тех, что я видел в цирке мистера Барнума, в Америке…

В Америке? Разве я был в Америке?!

Медленно, с нажимом провожу по блестящей поверхности сверху вниз и морщусь от противного резкого скрипа. След от пальца – остался. Отражение – ничуть не изменилось. А его – как не было, так и нет. Просто шаманство какое-то, прости господи! Знать бы еще того шамана…