Бомж, или хроника падения Шкалика Шкаратина(СИ)

Баир - старший волчьим чутьем (да разве человеческое не чутче?!) обживал ферменское сообщество, чураясь его плотоядия и вожделения. Баир - младший, со свойственным ему обаянием, хороводился с местным подростковым выводком. Проживали они на отшибе от всех , в полуразрушенной бане, утепленной саманным кирпичом вместо обыкновенной завалинки, и горбылевой крышей, настланной на пологий жердевый скат. Из всего скарба имели лишь самое необходимое и не особенно утруждались в его сохранении.

...Ферма" гудела по случаю торжеств Великого Ноября. Закончилась уборочная страда, заскирдованы овсы, коноплё, ячмени, рыжик. Стога сена огорожены на зиму плетнями. Скот нынче нагулялся, лоснится сальными шкурами. Да и хряки-хрюшки, оставленные в зиму на развод, разжиревшие на обрате да зерновой отработке, не страшатся первых колючих заморозков, только нюхают степной воздух, вопрошающе похрюкивают. Идиллия - да и только...

Легкий морозец при ярком солнышке, бирюза светлых небес так и тянут на улицу. Да и душноватое домашнее тепло, усиленное гуляночными градусами, гонит из избы. А главное - долгожданный колхозный выходной. Ах, как хочется дать и душе праздник!

Стайками и парами, нарядными и воодушевленно-шумными - праздник же!- люди гуляли по околицам и окраинам, пересекаясь дружескими приветами и праздничными поздравлениями. И, прогулявшись, повторно возвращались в застолья: свое, или приглашенное. И празднование начиналось с удвоенной силой.

Ферменцы потчевались бражкой. На тягучей патоке сладкое хмельное питие было приятно на вкус. На закуску - грибочки и свежатина из свинины... Сало еще не вызрело. А вот соленые ельцы подошли в самый раз!

У Кольки Натыры крестины новорожденного пацана совпали с ноябрьским Торжеством. Гости сгрудились за длинным, наспех сколоченным столом. Здесь и крестные родители супруги Пилатовы, и соседи Карлины, и дед Рыцак со своей роскошной белой бородой, и второй нерусь на Ферме - после Кольки-то Натыры! - Баир Цывкин, забредший сюда не случайно: Колька ему соотечественник, или какой-то свойственник.

А под ногами путается вездесущая ферменская ребятня.

Про колькиного пацана, сладко посыпехивающего за занавеской, никто и не помнит. Затягиваются хмельные разговоры. А все больше про религию да политику.. Тут дед Федос главный.

- ...Ить я как мыслю, православные...Негоже нам веру-то напрочь... истреблять. Не по божески это... Ить я вас всех крестил, и тебя , Колька ...Хучь и басурман ты по обличью... И теперь вот... сына твово, храни его господь...

- А давай с тобой выпьем, дядя Федос!.. За сына.

- Ты, Федосий Михалыч, про веру тут не... агитируй!

- Так не Михалыч оне...

- Ну все равно... не агитируй!

Баир Цывкин куражиться. Кривит рот. Смуглое его лицо с аккуратно-постриженными усиками, сверкает прищуренным - от выпитого - глазом, словно безрассудным клинком. Кулаки держит на коленях. Вот - пришел, не зван, не гадан, а - свойственник. И не выгонишь: торжество, крестины, как ни как.

- А и правда, Хфедосий, не блатуй ты нас за свою веру... сколько раз просил! Ну, не начинай... - Машет рукой Петька Сысой. Он, ферменский скотник, мнительный и занозистый мужичок, смотрит на образа в красном углу избы. И говорит вовсе не с отцом Федосом, а, кажется со стороны, с ликом святым.- Ну, не верую я!.. Хоть и крещен.

- Да разве можно без веры...- переспрашивает набожный Пилатов. - А как же Пасха? Благовещенье?.. Душа-то как же... предстанет?

- А ты выпий... выпий и - пройдет.- Предлагает Сысоиха.

Дед Федос хмурит брови, насупливается, но стакан берет. Молча, машинально крестится и не спешно выпивает брагу. Тянется закусить... Однако рука его зависает над столом и... ничего не берет.

- А что, дядя Федос, сурьёзно говорят, мол, нету его... бога-то?- пискляво подначивает Венка Богдан, рыбачишко и охотничек, а всё равно никчемный мужичонка.

-А не надо про это! Не митинг же... Ну, не начинай, друган, а? Я тебя прошу...

- А почему?.. А пусть докажет... про бога-то!

- Цыц!.. Ты выпивай, Федосий...Не слухай оболтусов. - Командует Колька. И подкладывает расхристанному священнику соленого груздя.

Дед Федос снова берет стакан. И по заведенному ритуалу пьет. И снова не находит чем закусить, или брезгает угощеньем.

Гости не отстают от православного деда. И с выпивкой, и с разговором. Бабы пытаются запеть, но, видать, не созрело. Пацаны совсем осмелев, таскают куски со стола. За занавеской плачет младенец. Мария нехотя покидает компанию, а никто и не замечает.