Бомж, или хроника падения Шкалика Шкаратина(СИ)

Шкалик похолодел в одно мгновение. Он смотрел, видел, но не верил своим глазам. Да и как тут поверишь? Не каждый день приходится бывать в театрах и в классических спектаклях переживать гоголевские паузы. Никогда не ждешь от жизни шокирующих выпадов, таких, как крепкого матерка, как нелепого кирпича с карниза. Секунда, другая... Возможно даже минута тянулась эта мизансцена в пищевой точке, пока Мишка терпел боль от горячего борща и держал паузу. Но когда-нибудь... вот-вот... является и развязка.

-- Будешь? -- Обыденно просил Мишка, глядя толстяку прямо в глаза. И застенчиво улыбнулся выщербленным ртом.

-- Не-ет..., - отрицательно промычал ошеломленный человек, не в силах избавится от Мишкиного гипноза. Мишка, так же обыденно, как снимал кирпичи, вынутые из обжиговой печи, снял с подноса тарелку с борщом и понес, слегка поплескивая, к Шкалику.

Шкалик оторопело уставился в добытый борщ.

Толстяк с шевелюрой, внезапно потяжелевшей до веса чугунного котелка и вдавившей голову в плечи, проводил Мишку глупыми глазами и, словно очнувшись, озадаченно оглядел слегка опустевший поднос. Ещё раз поискал глазами Лома и, не найдя, облегченно ушел в дальний угол кафетерия.

Мишка же, не теряя формы, не упуская достигнутого вдохновения, вновь засеменил к раздаче. И -- замер. "Надкусит!" -- сообразил Шкалик. -- "Бля буду, надкусит...".

- Ка-ра-ул...- почему-то шепотом, нараспев закричала "цыпа на цырлах". И тут же стремглав кинулась из кафетерия.

Шкалик вздрогнул и осторожно покосился окрест. На него пронзительно смотрел пожилой мужчина с раскосым разрезом утомленных, но добрых глаз. А, возможно, его пронзительное внимание было не предназначено Шкалику лично. Лениво пережевывая пирог с капустой, мужчина не менее лениво, а в то же время внимательно обозревал тесную перспективу кафетерия. Большинство посетителей не замечало промысла Лома. Не заметило и маневр недообедавшей дамы. Они не замечали, казалось, никого вокруг, и даже свое собственное присутствие. Иные, что-либо заметившие, и особенно происшествие с шевелюристым толстяком, стыдливо прятали глаза в тарелки с борщом, и с пробудившимся аппетитом поглощали сбереженный обед. С двумя пирогами на тарелочке, недожеванными по лени, или другой уважительной причине, пожилой мужчина направился из-за своей стойки к выходу. И проходя мимо Шкалика, неловким движением поставил тарелочку на стойку.

- Э-э, ты чё, батя? - изумился Шкалик - забери...тормозок.

Но мужчина торопливо вышел в дверь. Вместо него протиснулись в заведение две округлые дамы - одна в след другой - и пресекли порыв Шкалика, попытавшегося вернуть недожеванные пирожки. Равнодушное внимание встретило округлую пару так же невидяще, как и проводило пожилого батю. И только лишь Шкалику все эти безмятежные маневры внезапно так рванули сердце, как рвет его иногда внезапная обида, или упущенное счастье. "Почему так смотрел на меня этот... батя? Почему принял за... бомжа? - Шкалику стало не по себе. Он снова обозрел зал и наткнулся взглядом на закадыку.

-Лом...- негромко позвал Шкалик. - Завязывай. - Ты чё, в натуре... надкусишь? - но это был только ошеломленный шепот губ. И Мишка Ломоносов не слышал ни "караула" спешно удалившейся "Цыпы", ни горячего отзыва корешка. Эйфория удачи овладела им. С подноса застенчивой комсомолки он вдохновенно снял тарелку с сардельками, а со стойки свободной рукой - стакан кофе. И, широко улыбаясь выщербленнозубым ртом, поплыл к стойке. Шкалику ничего не оставалось, как не менее глупо улыбнуться навстречу закадыке.

Обиженная комсомолка, ничего не понимая, затормозила перед кассой. В её пытливом взгляде стояла мука. Кто? Что?!. Почему?!. именно с нею всегда происходят...случаи? Она огляделась вокруг и, не обнаружив никакого землетрясения, попятилась против очереди, преодолевая одного соседа за другим. И, дотянувшись до новой тарелки с сардельками, также тупо-упорно протиснулась на свое место. Очередь обреченно молчала. Она, эта советская очередь, что-то увидела, что-то подозревала, но предпочитала в этой криминогенной ситуации ослепнуть, оглохнуть, а главное, онеметь.

Мишка Ломоносов водрузил на стойку добытое пропитание, словно знатный, охотничий трофей. Мимолетно взглянув на Шкалика, уловив его одобрительную гримасу, добытчик сделал очередной заход. Он шел вдоль стойки, как натасканный на уток спаниель, держа нос по ветру. Остановил свой взгляд на булочках с маком, горой возвышавшихся на подносе, прямо перед амбразурой кассы. На мгновение Мишка отпрянул, но достигнутый успех, как триумф победителя, не позволил дать волю сомнению.

- Подайте...четыре, - неизвестно у кого попросил Ломоносов, указывая тем же грязно-кривым пальцем на булочки.