Бомж (СИ)

В кабинете повисла гнетущая тишина. Компаньоны смотрели на меня, и взгляды эти мне очень не понравились.

— Что молчим? — Мне стало не по себе.

— Ты вчера облажался, Толян, — начал Малыш.

— А что случилось?

— После того, как ты уехал с завода, — Малыш нахмурился еще сильнее, — туда приехали журналисты. А ОМОН и прокурорские уже слиняли. Наши ЧОПовцы свое дело сделали — на завод журналюг не пустили, так те у выхода обосновались, стали работяг расспрашивать. ЧОПовцы попытались их прогнать, сработали грубовато, камеру разбили. Короче, скандал теперь.

— Малыш, ну ты дал! ЧОПовцы облажались, а я виноват!

— А что с них взять?! — Крылов сорвался, я и не припомню, когда последний раз видел его таким злым. — Это люди специфические, их основная работа — ломать носы и челюсти. А вот наша работа думать, понимаешь? Думать, принимать решение и контролировать ситуацию.

— Малыш, не заводись. Я же тебе рассказал, какое известие вчера получил.

— Толян, я все понимаю, но…

— Да ни фига ты не понимаешь! — Наконец сорвался и я. — У тебя ни жены, ни детей, а одни только шлюхи!

— Мои шлюхи ничуть не хуже твоей! И если бы твоя была нормальной матерью, то ты смог бы нормально работать!

И опять тишина. Эта плотная, сгустившаяся, взрывоопасная тишина. Я сжал кулаки и медленно поднялся с кресла. Резко зазвонил мой мобильник. Он и спас ситуацию, я уже был готов дать Крылову в зубы. Звонил Виктор.

— Да, Витя, слушаю, — прижав трубку к уху, я вышел в приемную.

— Анатолий, вы… То-есть, ты. Толя, ты не представляешь, что для меня сделал. Юлю прооперировали. Все в порядке, она уже пошла на поправку.

— Рад за тебя, Витя. Хорошо, что хоть у кого-то все хорошо.

— Анатолий, у вас неприятности? Что-то случилось?

— Да уж, случилось, — я вышел в коридор, — сын у меня заболел, да на фирме творится не знамо что.

— А что с сыном?

— Подозрения на лейкемию.

Трубка молчала, но странное дело, я чувствовал, что этот мало знакомый мне человек искренне переживает. И это молчание было лучше любых слов.

— Толя, держись. — Виктор говорил очень тихо. — Может быть нужна моя помощь? Ну я не знаю, съездить куда-нибудь, с ребенком посидеть, привезти, отвезти.

— Витя, спасибо. Спасибо за поддержку. Извини, я сейчас занят. Очень рад за тебя и жену. Обнимай ее и Настеньку целуй — забавная она у тебя.

— Толя, все будет хорошо, вот увидишь!

— Посмотрим. — Я вернулся в кабинет Малыша.

— Толян, ты это… Я ерунду сказал. Прости, братан.

— Бывает. — Я уже успокоился.

— Забыли?

— Проехали.

— Короче, Толян, такое дело, к разговору подключился Володька. — Нету толка базарить о том, кто прав, а кто виноват, но попадалово у нас конкретное. По-тихому все обстряпать не удалось. О нашем деле доложили московскому прокурору. Он взял дело под свой контроль.

— А он что не берет? — Резонно возразил я.

— Толян, а ты прикинь, сколько он может запросить! — Малыш опять начинал горячиться.

— Так, братва, ша! — Смирнов никак не хотел расставаться с прежней лексикой, которую приходилось использовать в начале наших славных дел. — К нему еще подходы надо найти, а за это время мы сами можем оказаться под прицелом. — Я инстинктивно поежился. — В общем думаем, размышляем, мозгуем: у кого какие каналы остались, кто куда и где может подмазать, надавить. И, Толян, тебе бы с Пистоном еще разок встретиться.

При мысли о Пистоне меня передернуло.

— Если он захочет встречаться. Ты же знаешь эту гниду: чуть жареным запахнет, он в отпуске — в своем домике на Кипре, или в больнице с давлением. Ладно попробую.

Я встал и направился к двери.

— Толян, это, — окликнул меня Малыш. — Тебе, может, помощь нужна?

— Доктор, бабки, еще чего? — Добавил Володька.

— Спасибо, братаны, пока ничего не надо.

Через два дня были готовы анализы. Подтвердились худшие опасения. У Пашки была лейкемия. Болезнь развивалась стремительно. Сынок уже мало вставал с кровати, все больше лежал. У него была сильная слабость, приходилось несколько раз в день менять белье и простыню. Через неделю была назначена дата госпитализации. Людка ходила хмурая, мы почти не разговаривали. В нашем доме, где и счастья-то не было давно, теперь поселилось горе.

На работе дела шли под откос. Над нами нависли тучи. У Сыромятникова неожиданно оказались очень крутые покровители. Делом заинтересовались в Генпрокуратуре России. Недавно к новому номинальному директору завода приходил следователь прокуратуры. Шутки закончились. У Малыша тоже не все ладилось с продажей пионерского лагеря. Проблемы с оформлением документов. Впрочем, я бы не удивился, если эти проблемы были вызваны звонком «сверху». У меня были гадкие предчувствия, я все чаще вспоминал о Вере, пока, наконец, не решился ее навестить. Это произошло как раз накануне госпитализации Пашки. Людка была хмурая и неразговорчивая, я не лез к ней, понимая, что для матери это очень тяжело. У самого на душе было противно — хуже некуда.

— Не, ну почему я должна ложиться в эту долбаную больницу? — Людку прорвало, а я не сразу понял смысл сказанного.

— Чего? В смысле?

— Ну чего, чего! Ты прикинь, больница, вонища, сиди там как в тюрьме.