Бонапарт. По следам Гулливера

«С именем Бонапарта я мысленно связывала всякие злодейства и ужасы, – вспоминала Бетси, ставшая позже миссис Абелль. – Рассказывающие о нем в моем присутствии приписывали ему столько преступлений, одно другого ужаснее, что я стала считать его худшим из людей…»

Первое впечатление от Лонгвуда оказалось под стать общему настроению – не самое лучшее. Одноэтажное строение нелепой планировки, пригодное разве что для одинокой жизни фермера-отшельника.

Из воспоминаний главного камердинера Наполеона Луи-Жозефа Маршана:

«Мне бы хотелось, чтобы в его распоряжении была резиденция “Мадонны Марчианы” с острова Эльба с ее прохладной, густой тенью и с ее очаровательным ручейком. Вместо этого мы получили солнце, нещадно палившее… <…> Император приехал в Лонгвуд и не был в особенном восторге от дома, лишенного тени и какого-либо природного водного источника, но подверженного юго-восточному ветру, постоянно преобладающему в этом месте и весьма сильному… Единственным преимуществом этого места для императора было то, что дом находился на плато, простиравшемся на несколько миль, что позволяло совершать конные прогулки и даже кататься в карьере…»

Полковник Скелтон приезжает сюда с женой лишь жарким летом, когда в городе из-за зноя и пыли нечем дышать. С октября по февраль местный пассат делает Лонгвуд идеальным местом на всем острове. Вот и сейчас хозяева оказались здесь. Ждали гостей – то есть их. При подъезде к дому ноздри защекотал аппетитный запах чего-то вкусного.

Изысками кухни Бонапарта вряд ли можно было удивить; кроме того, с некоторых пор еда не стала вызывать прежнего вожделения. Было время, он обожал застолья. Во время дружеского обеда всегда можно сделать кучу дел: так, однажды за трапезой им был подписан какой-то мирный договор. Во время еды зачастую решаются вопросы войны и мира, назначается время решающих сражений, обсуждаются тонкости контрибуционных сборов – да много чего. Столовый нож и вилка способны заменить глупого советника и обвести вокруг пальца самого изворотливого дипломата. Для опытного полководца это меч и пика в неравном бою. И в трудные моменты он не раз пользовался их услугами.

В последнее время столовые приборы стали для него испытанием. Как-то доктор О’Мира, прощупав живот своего именитого пациента (как выразился, «пропальпировал эпигастриум»), глубокомысленно изрек:

– Ulcus ventriculi… Есть симптомы ulci bulbi duodeni…

Умник. Ему бы разок покорчиться от болей, тогда бы по-другому заговорил; и уж точно бы знал, чем гастрит отличается от язвы. Это еще с Москвы: как только запылала, так и схватило. Оттуда и пошло. Овсяные отвары да кисели – бесполезное занятие; их помощь – на час-другой. С тех пор редкий день обходился без подлого жжения в этом самом «эпигастриуме». Иногда помогал крепкий кофе со сливками. Но опять-таки ненадолго. Нечто подобное было у отца, тоже искал пятый угол…

Госпожа Скелтон превзошла себя, обед и правда оказался выше всяких похвал. Единственное, что ее огорчало, – гости слишком мало ели. Больше разговаривали – скорее, расспрашивали хозяев о житье-бытье в этом доме.

Если честно, обедать совсем не хотелось; чуть повыше пупка вновь заскреблась мышка. Неужели придется здесь жить до самой смерти? Вся его сущность противилась подобной перспективе. Тем более что при близком рассмотрении жилище оказалось прямо-таки жалким. Проветриваемый со всех сторон безжалостными ветрами, без воды (Наполеон уже который месяц изнемогал без хорошей ванны!), этот обветшалый и пропахший плесенью дом наводил на грустные мысли. (По коже неожиданно заползали мурашки.) Пришлось согласиться: да, этому жилищу требуется хороший ремонт (а лучше б оно сгорело!). Распрощавшись, с тем и уехали.

На обратном пути заскочили в дом Балькомбов. Как выяснилось, сам хозяин встретить не смог по причине жесточайшего обострения подагры. Зато его супруга и очаровательные дочурки являли собой образец великодушия и вежливой почтительности.